Цвет щек моих угрюмо-фиолетов,

А кончик носа радостно-пунцов.

Законодатель мод, король паркетов,

Я промотал наследие отцов.

Любой мой день кончается попойкой,

А утром я найти себя могу

В чужом сортире, или за помойкой,

Или – зимой – закопанным в снегу.

Сведенным ртом я бормочу: “На помощь”,

Тоннель прокапываю, как барсук,

И над сугробом, словно странный овощ,

Я в тучах снега вырастаю вдруг.

Схватясь за сердце, падает старушка,

Что мимо ковыляла, как назло.

Но мне плевать – ведь мне нужна чекушка

И ею порожденное тепло.

И я к ларьку сквозь вьюгу устремляюсь,

Где топчутся другие алкаши.

Я каждый день теперь опохмеляюсь,

Чтоб сохранить спокойствие души.

Другие люди пусть в волненьях тонут,

Чтоб спятить к старости в конце концов,

Но все волненья мира не затронут

Таких, как я, стихийных мудрецов.

И я в былые годы знал волненья,

Свербившие, как некая парша.

Теперь прозрачной толщей опьяненья

Отделена от них моя душа.

К другим покой приходит лишь во гробе –

Над ними я хихикаю хитро,

Поскольку затопил в своей утробе

Души неповрежденное ядро.

На людей я гляжу с нехорошим прищуром,

Ведь любому из них что-то нужно, я знаю,

И пускай передохнет вся живность земная –

Лишь бы сытно жилось этим низким натурам.

Надо мной они вьются, подобно амурам,

Но при этом всем сердцем любовь презирая.

Настрадался от их лицемерья сполна я

И от этого сделался желчным и хмурым.

Если б встретился мне человек без хотений,

Я ему мог бы вверить и тело, и душу, –

Нет, не то: я его полюбил бы, как брата,

На него расточал бы свой сказочный гений,

Перед ним распахнул бы и море, и сушу,

Как единственный клад, не боящийся траты.

Видел я, как, сплетаясь, бегут арабески

По стенам усыпальницы древнего хана,

И как бьются оркестра внезапные всплески

У подножия плоской пещеры органа;

Как в высоты безмерные храмовой фрески

Сотни душ воскуряются благоуханно;

Как выходит артист в электрическом блеске

И овации к рампе летят ураганно.

Постигая художества зреньем и слухом,

Я в уме их затем перебрал, подытожил

И решил, что поэты отстали от века:

Постигается стих непосредственно духом,

Ну а дух-то в наш век ослабел, обезножел,

Он сегодня – завистливый, злобный калека.

В часы, когда небо набрякло угрюмым свинцом

И клочья теряет, над щеткой антенн волочась,

Бреду я Тверской с перекошенным, жутким лицом,

Как будто мне вставили нечто в казенную часть.

Еще накануне вкушал я покой и комфорт,

Менял секретарш, в дорогих ресторанах кутил,

Но тут из Кремля незаметно подкрался дефолт

И по лбу меня суковатой дубиной хватил.

Любой содрогнется, увидев мой мертвенный взгляд

И слюни, текущие на заграничный пиджак,

И кажется мне, что вокруг Каракумы лежат,

Где жертвы дефолта белеет иссохший костяк.

И вот по Тверской совершаю я траурный марш,

В упорном молчанье тараня людей круговерть,

Ведь жизнь без шофера, охранников и секретарш

На самом-то деле – пришедшая заживо смерть.

Вчера я бы мог заместителя вызвать к себе

И долго, чаек попивая, глумиться над ним,

И вот сиротливо бреду в человечьей гурьбе,

Пугая прохожих расхристанным видом своим.

Украл у меня подчиненных коварный дефолт

И сделал обычным ничтожеством с тощей мошной.

Теперь не румян я, как прежде, а гнилостно-желт,

Ведь мертвое время раскинулось передо мной.

Неужто вы, люди, не слышите траурных труб

И плакальщиц хору ужели не внемлете вы?

Вчера – бизнесмен, а сегодня – безжизненный труп,

С разинутым ртом я блуждаю по стогнам Москвы.

Люди добри, поможите, я не местный,

Родом я с архипелага Туамоту.

Человек я одаренный, интересный

И согласный на различную работу.

Тыщу баксов собираюсь получать я,

Чтоб снабжать своих сородичей харчами.

У меня ведь есть троюродные братья,

Лишь недавно они стали москвичами.

Например, могу я в клубе быть барменом,

Ловко смешивать различные напитки,

А могу быть в том же клубе шоуменом,

Раздеваясь в ходе номера до нитки.

Знаю я новинки видеоэкрана,

Одеваясь исключительно по моде,

И не смейте, словно грязного Ивана,

Заставлять меня ишачить на заводе.

Я – готовый дистрибьютер, супервайзер

И риэлтер, – я вообще по всем вопросам,

И не стоит так кривиться, руссиш шайзе,

Всё равно я скоро стану вашим боссом.

И не стоит обзывать меня дебилом,

Захребетником и прочими словами –

Жду я с родины посылочку с тротилом,

Вот тогда уже и потолкую с вами.