От чтенья книг немного прока,

Хотя, возможно, мой двойник

В какой-нибудь из стран Востока

Блаженство почерпнул из книг.

В трудах я старюсь одиноко,

Но смысла жизни не постиг,

И рока яростное око

Пронзает грудь пучками пик.

Пусть рок ко мне немилосерден,

А сам я беден, болен, смертен –

Я книги все хочу прочесть:

В моей глупеющей отчизне

Блаженства нет в подобной жизни,

Но некий смысл, однако, есть.

То, что с мыса озерного взору открылось,

Вековечно, обычно – и все-таки дивно,

И из глаз моих словно стрела устремилась,

Чтобы воды и сушу скрепить неразрывно.

И неважно, в какую прицелится точку

Этот взор, ибо силой духовной природы

Он вокруг подзаборных ничтожных цветочков

Заставляет вращаться и сушу, и воды.

Возвратится с добычею он и беззвучно

На равнины души оседает золою.

Богатеет душа и становится тучной,

Накопляя пласты плодородного слоя.

Вдохновенье растет не из сора и праха,

А из духа, пронзившего воды и сушу.

Дальше – дело труда, и для будущих пахот

Я готовлю тяжелую жирную душу.

Воспеть тебя – зачем? Ты не поймешь,

В твоей душе ничто не отзовется

Моей струне, что рвется и не рвется,

Клянет и любит собственную дрожь.

Я не скажу, что радостно живется

Мне без тебя – ведь это будет ложь,

Но разуму с годами удается

Войти туда, куда он был не вхож.

Я знал, что для меня бы жизнь с тобой

Явилась вечным праздником и пиром,

Хоть все вокруг с тоски едва не мрут;

Но я спросил себя: кто я такой,

Чтобы возвыситься над целым миром?

И впереди увидел только труд.

Весьма идейным человеком был

Тот, кто от кошелька меня избавил:

Он воровских придерживался правил

И отморозков наглых не любил.

Он проявлял необычайный пыл

На всех правилках и себя прославил.

Лишь вынужденно руки он кровавил

И никого без дела не убил.

Зато в него пальнул какой-то мент,

Воспользовавшись табельным стволом,

И мебель перепачкал в головизне.

Братвою возведенный монумент

Дополню я осиновым колом –

В знак уваженья к этой славной жизни.

Я не поклонник отдыха на Кипре,

Я не любитель дорогих духов.

Свой выбор я остановил на “Шипре”

И на избенке в гуще лопухов.

Я потребляю меньше, чем колибри,

Мой заработок просто чепухов,

Но из кудели дней в итоге выпрял

Я золотую нить моих стихов.

Те люди, что всегда мне были чужды,

Себе упорно вымышляют нужды

И каждый день над ними торжествуют;

А я, ведомый нитью золотою,

Великой буду принят высотою,

Где нужды вообще не существуют.

Меня считают люди недотепой

И, видимо, считают справедливо.

Они-то, контактируя с Европой,

Узнали сотни способов наживы.

Казалось бы, сиди, глазами хлопай,

Впивай их мудрость, как сухая нива,

Но я к ним поворачиваюсь жопой,

Что, безусловно, крайне неучтиво.

Я выгляжу немного глуповато –

Такая внешность, как я понимаю,

Рождает в людях тягу к поученьям.

Но в уши я заталкиваю вату

И только дури собственной внимаю,

На умных глядя с крайним отвращеньем.

Орнаментами мхов украшен щедро лес,

Обит лишайником, весь в занавесях хвойных,

И папоротники подобьем вод спокойных

Стоят во впадинах, где всякий звук исчез.

Нет, папоротники – как вышивки принцесс,

Невидимых принцесс, что бродят в залах стройных

И увлекают нас, пришельцев недостойных,

Меж нескончаемых игольчатых завес.

Хоть в интерьерах здесь отыщутся, наверно,

Все арабески, все орнаменты модерна,

Причем изысканность с величьем сплетена,

Однако особь здесь заблудшую людскую

Не тронет красота: поняв обман, тоскуя

И дико голося, стремится прочь она.

Молочно-розовый от пива,

Испитого уже с утра,

Передвигаюсь я лениво –

Прошла суетности пора.

Бродя бесцельно по неделям

Из края в край Москвы родной,

От суеты укрыт я хмелем,

Как будто призрачной стеной.

Приятно от пивка раздуться,

Катясь по этой колее,

А денежки всегда найдутся,

Ведь я недаром стал рантье.

Решил я жизненной тревоге

Покой и пиво предпочесть.

Переставляя мерно ноги,

Ищу местечка, где присесть.

А сесть опять же близ разлива,

Сверкающего янтарем,

Чтоб новый груз седого пива

Осел в животике моем.

В неспешных долгих переходах

Так протекает каждый день,

И это с бою взятый отдых,

А вовсе не пустая лень.

Порой плетется рядом кореш,

А раньше шел любимый брат,

Но сытная пивная горечь

Сильнее горечи утрат.

Я не задергаюсь пугливо,

Как там событья ни сложись –

Вовеки не иссякнет пиво,

Иссякнуть может только жизнь.