Свет, раздиравший тонкий план, уже не напоминал ни северное сияние, ни бушующий океан огня: он был ровным, призрачно-белым и каким-то тяжёлым. Спектр физических цветов кончился, закончились ассоциации, а накал энергии всё рос и рос. Широков хрипло ахнул и, матерясь непослушными губами, осел на пол: его блоки оказались не так прочны, как данилевы, его успело обжечь. Только теперь Сергиевский перепугался по-настоящему; до сих пор казалось, что будет просто-напросто выволочка, скандал, пусть даже отчисление, и никак не приходило в голову, что кого-то может всерьёз покалечить или даже убить…

При такой концентрации тонкой энергии переходить через точки было слишком опасно. Даниль схватил ставшего неподъёмно тяжёлым Лейнида и потащил его к выходу.

Позади Алиса Викторовна стягивала смертоносный, точно в утробе нейтронной звезды, свет на себя, выставляя модификацию «хирургической ширмы», усложнённую и более мощную, заключала готовый выплеснуться огонь в непроницаемую скорлупу — но напряжение росло быстрее, чем она работала. Оно уже достигло критической отметки, и трансформации стоило ждать в ближайшие секунды — так вода встаёт над краем переполненного стакана. Аспирант не успел подсчитать, какое количество энергии должно было перейти в плотный мир, теперь на это тем более не оставалось времени, но сколько бы ни было над подвалом бетона, взрыва такой силы он точно не сдержит…

Потом Данилю прожгло защитные блоки.

Тренированные контактёры стараются уже при жизни полностью вынести мышление в тонкое тело: так гораздо меньше травмируется психика во время промежуточной смерти, возрастают шансы на естественное сохранение памяти в новой инкарнации. У Даниля и выбора-то не было — он слишком любил гулять в чистой форме, чтобы доверять плоти хоть что-то сверх положенного минимума. Но сейчас грубая и устойчивая плоть могла бы подарить ему ещё несколько секунд — несколько секунд перед взрывом, который всё равно убил бы её, не дав ни спастись, ни спасти… Сергиевский упал, врезавшись локтём в распростёртое на полу тело Лейнида; тот не пошевелился.

«Абзац», — подумал Даниль и, напрягая все силы, обернулся, чтобы в последний миг жизни смотреть на Ворону.

Чтобы увидеть, как её отшвыривает в сторону ворвавшийся Ящер.

— Ох, — выдохнул Сергиевский и сел. Локоть ныл, голова гудела как после пьянки, острая дёргающая боль электрическими разрядами прокатывалась по телу. — Ох… что ж я маленьким не сдох…

— Действительно, — не без сожаления сказал Лаунхоффер. Вид его свидетельствовал, что Эрик Юрьевич не прочь исправить это досадное недоразумение.

Он был страшен.

Он стоял спиной к компьютерным столам, скрестив руки на груди, и смотрел на Даниля в упор. Трансформация всё же успела начаться; аспирант не понял, что именно проделал Лаунхоффер для нейтрализации её последствий, он вообще пока с трудом понимал, где находится, но видел, как в тонком мире бьют гроздья молний, вспыхивают серебряные шары сверхновых, и пульсирует слепящая, ярко-белая, накалённая до непредставимого уровня аура Ящера.

Ещё не скинувший ошмётки своих щитов, полуслепой от ожогов Даниль не пользовался тонким зрением.

Но видел.

В присутствии Ящера так иной раз случалось: концентрация его личной энергии, постоянно балансировавшая на критической отметке, её переступала, и тонкий мир противоестественно смешивался с плотным, создавая пугающие зрительные эффекты. Вот и теперь от Лаунхоффера исходил пронзительный свет, пробивавший тела и предметы насквозь, словно вспышка при термоядерном взрыве. Нельзя было различить его черты, они смазывались, превращая лицо в какой-то ослепительный лик, с которого грозно взирали пылающие зеницы.

Даниль съёжился, ощущая жгучее желание уползти за плинтус.

— Эрик-Эрик-Эрик! — заторопилась Ворона, усаживаясь на полу; швырнул её физически сильный Ящер от души, так, что маленькая и щуплая Алиса Викторовна улетела чуть ли не к дальней стене. — Спокойствие, только спокойствие! Никто не умер.

— Это-то меня и огорчает, — заметил тот, продолжая сверлить Даниля жутким огненным взором.

— Ну почему ты такой злой? — с преувеличенной беззаботностью засмеялась она, встряхивая головой. — Может, тебе велосипед подарить?

— Я не злой, — сказал Эрик, усмехнувшись; усмешка его была нехороша. — Но кто сказал, что я добрый?

Даниль сидел и тупо хлопал ресницами. В этот момент ему предоставлялась редкая возможность — оценить меру личной силы Ящера, но он ею так и не воспользовался. У страха глаза велики, и всё же сейчас Сергиевский отчего-то был твёрдо уверен, что сила эта принципиально бесконечна.

— Эрик, не сердись! — взмолилась Алиса. — Мальчик просто мыслит научно.

Ящер покосился на неё с вопросом; сияние его ауры гасло.

— Если есть кнопка, надо её нажать и посмотреть, что будет, — Ворона пожала плечами и захихикала. — А что, кстати, будет?

— Что это было? — эхом пробормотал Даниль.

— Формат диск Це, — с присущим ему покойницким юмором сообщил Лаунхоффер.

Океан вернулся в привычные берега; отдел мониторинга теперь снова освещали только лампы дневного света, и после огня чистой энергии казалось, что воцарились сумерки. «Если б это был формат диск, я б на месте Ящера меня сразу убил», — решил Сергиевский и почти успокоился. Кажется, Алиса Викторовна всерьёз собирается его защищать, а значит, ничего особенно ужасного Лаунхоффер с ним не сотворит.

Под потолком захлопали крылья: с пустого стеллажа слетел ворон. Он устроился на хозяйском плече, огладил клювом перья и нахохлился. Ящер прикрыл глаза, и Даниль, наконец, попытался разобраться в том, что здесь происходило минуту назад. Понять это оказалось несложно, и за осознанием последовал очередной приступ благоговения. Сергиевский даже потупился; он был близок к тому, чтобы устыдиться.

Охранная система Лаунхоффера работала в обе стороны. Большую часть энергии взрыва ворон принял в себя, внутрь своего многомерного мыслящего тела, и рассеял её по вероятностным вселенным подобно тому, как компьютер распределяет по ним объёмы вычислений. Но всё-таки абсолютной надёжности программа не гарантировала. Находись в отделе мониторинга один Даниль, Эрик Юрьевич вряд ли стал бы беспокоиться о нём, поручив аспиранту самому расхлёбывать заваренную кашу. Лаунхоффер не мог доверить программе Алису Викторовну; ради неё-то он явился сюда лично и даже задействовал собственную силу, чего делать не любил и делал нечасто. «А ведь она ничуть не слабей», — подумал Даниль и внутренне улыбнулся. Всё-таки иногда он Ящера понимал — например, как мужчина мужчину.

Позади зашевелился и застонал Лейнид. Сергиевский обернулся и помог инспектору сесть, тот тяжело привалился к его спине и замер.

— Так, — сказал им Ящер. — Если я вас здесь ещё раз увижу, вас вообще больше никто нигде не увидит. Я понятно выражаюсь?

— Ага, — глупейшим образом закивал Даниль, разглядывая ворона. Адская птица удостоила его единственного полупрезрительного взгляда и снова нахохлилась.

— Эрик, — сказала Ворона озадаченно, — а всё-таки, что это такое?

Обычно из-за своей забывчивости она очень легко теряла нить разговора, но сейчас возникший вопрос не оставил её — напоминание было перед глазами. Даниль проследил за взглядом Вороны, упиравшимся в пустую, казалось бы, стену, и вспомнил, что в тонком мире там до сих пор должен гореть дисплей. Машинально он сменил режим зрения, и действительно увидел громадный экран. Раскидывалась на нём, конечно, не программа Ящера, а знакомая уже «Parafizika Map», карта анатомии стихийных божеств.

Только на карту эту как будто была наброшена белая сеть — сеть с яркими точками в пересечениях линий. Точки распространялись по территории страны неравномерно, где-то они почти сливались, где-то были разделены тысячекилометровыми пустотами, и в целом всё это поначалу напомнило Данилю карту автомобильных дорог.

— Если я не ошибаюсь, это система храмов бога войны, — неуверенно, смущённо сказала Ворона, и у Даниля по коже подрал мороз. — Калининград, Курилы, Заполярье… только у него такое покрытие…