— Слушай, — подавшись вперёд, сказал он почти благоговейно, — а тебя со степенью, часом, преподавать к нам не позовут?

Для Лейнида это было как приглашение на Олимп.

Даниль призадумался и помрачнел.

— Позовут, — отвечал он со вздохом, — как пить дать и никуда не денусь. У Гены ж контракт рано или поздно кончится, а кому практику вести? У всех преподов и так по нескольку предметов…

Лейнид впал в изумление:

— А ты не хочешь?

— А чего в этом хорошего? — жалобно сказал Даниль. — Я же отказаться не смогу. Там и Аньке тоже по горло работы хватит. Ещё потом дисциплину какую-нибудь брать придётся, лекции составлять… Не люблю я работать, Лёнь.

— А почему отказаться не сможешь?

— Так некому больше, — пожал плечами Даниль. — Меня Ларионов уже припряг.

— Куда? — поинтересовался Лейнид.

— Да так… — поморщился Сергиевский, закуривая. — По институтским делам…

Распространяться на этот счёт он явно не собирался; выспрашивать Широков не стал.

Даниль курил, разглядывая интерьер бара сквозь клубы дыма, и размышлял. После интервью с пернатым аналитиком Ящера он несколько дней ходил сам не свой и всё ругал себя, что взялся за тему аномалии. Никто, конечно, не мог предсказать, сколько проблем и нервотрёпки принесёт ему в будущем интересная и, как казалось попервости, несложная для разработки тема — но должна же была прийти на помощь пресловутая контактёрская интуиция и сообщить обладателю, что тут придётся пахать. Пока что клятая интуиция только подкидывала работы. Вспоминая карту, виденную в отделе мониторинга, Даниль прикинул, что надо для начала разобраться со стихийными божествами и их отношением к аномалии, а для этого найти консультанта, профессионального шамана. Не прошло и пары дней, как он случайно встретил на крыльце института недавнего знакомого, инспектора Ростэнерго, разговорился с ним — и итогом беседы стал телефон Ксе.

Хуже того: получасом позже Даниля снова поймала Ворона. Не то чтобы он был против присутствия в своей жизни Вороны, но начинал подозревать, что Алиса Викторовна работает как Ящер, двадцать четыре часа в сутки.

— Вот ты где! — сказала она. — Специалист! Пойдём-ка.

— Куда? — испуганно пискнул Даниль, мигом почувствовав себя несчастным, сгорающим на работе человеком.

— К Андрей-Анатольичу, на совещание.

— Алис-Викторна, какое совещание? При чём тут я? — забормотал Даниль, но его уже тащили за рукав, дробно стуча каблучками по мрамору лестницы.

— Ты же аспирант! — увещевала Ворона. — Скоро преподавать начнёшь, вот считай, вливаешься в коллектив.

«Что-о? — мысленно возопил пойманный. — Ничего я такого не обещал! У меня работа уже есть! Я вообще как Лаунхоффер, учить не люблю!» Но кабинет ректора близился, и сам седогривый Ларионов показался из-за дверей: возражать следовало в другой час.

— Вот! — торжествующе воскликнула Воронецкая, предъявляя добычу. — Привела!

— Молодец! — по-военному чётко одобрил ректор и улыбнулся. — Здравствуй, Даниль, прости, что побеспокоили. У тебя будет пятнадцать минут?

— Что вы, Андрей Анатольевич, — скис аспирант. — Никакого беспокойства. Конечно. А… что, какая-то проблема возникла?

— Проблема давно возникла, — тот развёл руками и очень деликатно загнал Сергиевского в кабинет. — Ты эту проблему уже решаешь, Даниль, но мы посоветовались и решили… то есть мы решили посоветоваться.

«Аномалия», — понял аспирант и уже спокойным взглядом окинул собравшихся. Конечно, Ворона не забыла о Наде, переполошила коллег, а Ларионов к задачам «кто должен, если никто не должен» относится по-комсомольски — берёт вопрос на себя. Даниль подумал, что в данном случае они просто экономят энергию. Развиваясь естественным путём, события пришли бы к тому же итогу: рано или поздно врачи отчитаются о статистике кармасоматических заболеваний по региону, Минздрав обратится за помощью в Минтэнерго, Минтэнерго — в Управление по работе с тонким планом, а в Управлении после долгих раздумий придут к выводу, что разобраться с этим способны только учёные. Бюрократическая волокита займёт несколько лет, а делать дело всё равно придётся профессуре МГИТТ, разве что на помощь им могут официально позвать зарубежных коллег.

Один зарубежный коллега уже ждал, развалившись на мягком стуле: голливудская улыбка Гены вселила в Даниля некоторый оптимизм, главным образом в виде надежды, что Гена возьмёт часть работы на себя. Подле Гены восседала, по-совиному крутя головой, Лильяна Евстафьевна Казимеж, женщина толстая, хитрая и весёлая. Задев локоть Даниля краем шали, прошла мимо Алиса Викторовна, шепнула ему в плечо: «Ну что ж ты стоишь, Данечка, садись», — и плюхнулась рядом с Лильяной.

Даниль медленно сел, озираясь. Ректор закрыл дверь и прошёл на своё место во главе стола, а аспиранту всё казалось, что не хватает чего-то.

Кого-то.

Здесь не было Ящера.

Потом Сергиевский удивился, почему не пригласили Аннаэр, но это ещё можно было понять, в то время как отсутствию Лаунхоффера, специалиста специалистов, найти объяснение было решительно невозможно. «Он же здесь, — подумал Даниль. — Никуда не уезжал. Весь в работе, что ли? Но дело важное, если даже меня позвали…»

— Начнём, — сказал ректор.

— Ла-Ла опять разругались, — глубокомысленно сказал Даниль, выпуская дым через ноздри.

Лейнид фыркнул:

— Они хоть мирились с прошлого раза?

— Да вроде бы… Хотя не упомню, чтоб они руки друг другу подавали.

— А на этот раз что?

— Из-за Северорусской аномалии, — вздохнул аспирант и уставился на дно пустой кружки.

…Об этом ему потом рассказал Гена-матерщинник, похохатывая и уснащая речь цветистыми оборотами. Оказалось, что растревоженный Алисой Викторовной Ларионов стал искать способ бороться с последствиями аномалии и пришёл к мысли, что природа аномалии ещё не выяснена, зато анатомию человеческого тонкого тела наука изучила достаточно хорошо. Устранить саму аномалию пока невозможно, невозможно и эвакуировать население, а значит, нужно по возможности повысить сопротивляемость — изобрести вакцину для душ. Ректор собрал совещание и изложил соображения коллегам.

Лаунхоффер заявил, что это тупиковый путь. Пострадавших десятки тысяч, и их число по мере реинкарнирования будет расти. Нужно досконально изучить феномен, а потом бороться с его причинами.

— Сколько времени займёт исследование аномалии? — недовольно возразил Ларионов. — Здесь несколько десятилетий — реальный срок. Разве что вы сами этим займётесь.

— Этим занимается мой аспирант, — пожал плечами Эрик Юрьевич. — Я курирую его работу.

— Один человек! — Андрей Анатольевич начал кипятиться. — Это немыслимо. Нужно спешить. Сколько людей будут страдать и безвозвратно погибнут, не прожив всех своих жизней? Даже последнюю не дожив по-человечески?!

— Люди вообще смертны, — заметил Ящер. — Исследование может серьёзно продвинуть науку вперёд.

Ларионов побледнел.

…Даниль вздохнул и раздавил окурок в пепельнице.

— А потом сказал: «Эрик Юрьевич, вы фашист», — закончил он и покачал головой. Он знал об этой беседе только по насмешливому пересказу Гены, но представлял её точно въяве: как Ящер выпрямляется во весь свой немалый рост, нехорошо глядя на Ларионова, как оба каменеют лицами, и как Лаунхоффер, прежде чем удалиться, замечает с ледяной иронией: «Вам, Саваоф Баалович, давно на пенсию пора…»

— И чего? — спросил Лейнид.

Даниль выгнул бровь и хмыкнул:

— Ты знаешь, сколько Ларионову лет?

— Ну, — поколебался Лейнид, — шестьдесят. Под шестьдесят.

— Он ветеран войны.

— Афганской? — не понял Широков.

— Великой Отечественной.

— Ничего себе дед сохранился! — вытаращил глаза студент.

Даниль улыбнулся.

— Будешь пересоздавать тело по два раза на дню — ещё и не так сохранишься.

— А чего он ещё моложе выглядеть не хочет?

— Потому как сед и благолепен видом. А Ящер не сед и не благолепен. Ла-Ла — это ж притча во языцех. Но, сам понимаешь, фашистом дедуган просто так не назовёт. Только Ящера ж хрен словом убьёшь, а дед этого понять не хочет…