— Ма-а-ам! — громогласно затянула Тюшка прямо под дверью. — Ку-ушать хочу!

Отец болезненно зажмурился. Во тьме под веками, как въяве, он увидел Координатора, жуткую тень на заднем сиденье машины, и кривая усмешка исказила рот: если можно вообразить что-либо менее похожее на «альфа-версию программного продукта»… Но написать что-то было надо, и он взялся за дело:

— Уважаемый собрат! Во время полевой операции такого-то числа, месяца, выяснилось, что предоставленные по нашей просьбе Э. Ю…

Жрец перестал чувствовать пальцы, но сам поначалу не понял этого: он печатал вслепую и лишь вяло удивился, глядя, как точка после «Ю» превращается в длинную нить многоточий. «Ворд заглючил, что ли?» — пришло на ум. Он стёр лишнее и попытался печатать дальше.

Не смог.

За дверью кричали дети и что-то говорила жена, в системном блоке безмятежно гудел вентилятор, на верхнем этаже пробудился и принялся за дело обитающий во всяком подъезде сверлильщик; дома, в донельзя привычной обстановке, даже испугаться толком не получалось. Жрец долго сидел за столом, недоуменно разглядывая свои руки. Он мог сжать пальцы в кулак, мог взяться за мышь и разложить пасьянс, напечатать непристойность, поиграть карандашом… но писать доклад по бумаге ручкой он тоже не смог — и почувствовал себя беспомощным. Прежде почему-то казалось, что неполадка в компьютере.

Неполадка была в его пальцах: они деревенели и совершенно теряли чувствительность, будто затёкшие или отмороженные. Странно, но к обычному состоянию пальцы возвращались без покалывания и боли.

На ковре валялись детальки Лего, забытые Тюшкой. Отец медленно встал и подобрал их, прислушиваясь к ощущениям в руках.

Всё в порядке.

Он плюнул и попытался впечатать проклятое «довожу до Вашего сведения». «Доооооооооооооооо», — ответил файл; но на этот раз в кончиках застывших пальцев родилась и погасла слабая боль.

Больше жрец-мастер не пытался; первый шок отступил, и он, контактёр с высшим теологическим образованием, опознал, наконец, механизм действия блокировки. Это была «обратная жертва», запрещённая Лиссабонской конвенцией 1979 года в числе прочих техник, ведущих к разрушению личности. «Жертва обычная, — вспомнились жрецу собственные студенческие записи, — это добровольное действие, совершаемое человеком для некого божества. Обратная жертва исходит от божества с целью наложить запрет на совершение человеком неких добровольных действий». Поняв, что происходит, он почти успокоился. Ему запрещали, но не могли вынудить сделать что-либо против воли: обратная жертва — это только отрицание, знак «минус», она не содержит в себе другой информации. Нельзя запретить действия, необходимые для поддержания жизни, и наконец, нельзя запретить действия недобровольные! Если ему прикажут написать этот доклад, он напишет его!

Мастер почти улыбнулся, но улыбка быстро погасла.

…прикажут? Напишет?

Кто-то не хотел, чтобы он докладывал наверх о результатах тестирования, не хотел настолько, что санкционировал нарушение конвенции — но кто и зачем?

Проще всего было прикинуть, кто вообще мог провести воздействие такого уровня. Получалось, что способны на это только верховные иерархи. Но главы культов не решились бы сейчас устраивать раунд подковёрной борьбы — слишком опасной была ситуация по стране, слишком серьёзные люди ждали выполнения своих запросов; а в самом ЗАО «Вечный Огонь» никто не мог совершить обратной жертвы, равно как и любой другой жертвы, потому что объект принесения жертв, вот незадача-то, отсутствовал на рабочем месте…

Нет ответа.

«Хорошо, — сказал себе жрец. — А что мне, собственно, запрещено? О чём я собирался писать?» О результатах тестирования? Да плевать он хотел на результаты тестирования, он собирался уведомить начальство, что программа вместо того, чтобы способствовать поимке мальчишки, воспрепятствовала ей! И заставила его, жреца-мастера, прервать операцию!

Заставила.

Жреца-мастера.

Программа.

Ответ оказался так прост и так страшен, что жрец осел в кресле, чувствуя, как сердце бешено вбивается в рёбра; программа, программа, программа сделала то, что по силам только антропогенному богу — программа, созданная учёным из Института тонкого тела.

«Так значит…» — жрец не смог произнести этого даже мысленно.

Значит, Охотник не просто сделан по матрице Великого Пса — он вполне может быть его… подобием? «Атомная бомба», — пришло на ум, но мастер покачал головой: вообразить копию Пса несложно и даже почти не страшно — это всего лишь оружие. Люди изобрели много оружия.

Но антропогенных богов тоже создают люди — огромные массы людей, говорящих на одном языке, многие поколения в своём сознании принадлежности к стране и народу; это очень долгий, очень сложный процесс, и всё же никаких сил, кроме сил человеческого разума и души, в нём не задействовано. И тот, кто досконально изучил биологию тонкого плана, оказывается способен…

Он-то и запретил.

«Жуть какая… — жрец прикрыл глаза. — Что же делать…»

…Варвара Эдуардовна, белокурая женщина-манекен с жестяными глазами, универсальная поисковая система. Она функционировала безупречно, даже предупредила работавшего с нею адепта, что тот подвергает себя опасности. Вроде бы её создателю безразличны проблемы жречества, он всего лишь испытывал своё творение в полевых условиях, но если так, почему вместо Охотника, простой, пусть и опасной системы, он вручил просителям столь жуткое существо, как Координатор?

Вспомнилась хищная птица, застывшая на холодной белой руке.

— Нас взяли под крылышко, — пробормотал жрец, и лицо его исказила усмешка. Парочке искусственных божеств не составит труда, пожалуй, добраться до Ивантеева, а там и до министра… и выше… Какая-то дурная фантастика получалась, захват власти безумным учёным, но ведь этот учёный уже обладал такой властью, перед которой любая другая казалась смешна, и не был безумен.

Впрочем, в последнем жрец сомневался.

— В состоянии глубокой медитации, — философски высказался Даниль, — как презренны все конституции!

Лейнид засмеялся и отсалютовал ему кружкой пива.

Они устроились в полутёмном баре, в углу, подальше от изрыгающих звук динамиков. Широков пришёл из института, Сергиевский — с работы. На улице вечерело, зажглись фонари; по переулкам свистел обжигающий зимний ветер. Осень возвратилась лишь на несколько дней, а потом вновь ударили заморозки, и Гидрометцентр сообщал, что до температурного рекорда остаётся каких-то несколько градусов. «Эх!» — только и позавидовал Лейнид, издалека приметив Даниля в «лаунхофферском» тонком плаще: сам студент, не успев свыкнуться с холодом, мёрз даже в зимней, на меху, куртке.

За первые полтора десятилетия существования МГИТТ ни один выпускник не удостаивался приглашения в аспирантуру: для этого, помимо научного склада ума, нужен был высший уровень контактёрских возможностей, а совпадения редких даров встречаются ещё реже. Поговаривали, что уровень требований завышен и пора бы это исправить. Лейнид гадал, снижали ли уровень, когда в позапрошлом году в аспирантуру пригласили Сергиевского, а в прошлом — Эрдманн, но спрашивать об этом у Даниля остерегался. Во всяком случае, научным руководителем у обоих был Лаунхоффер, а он никогда и ни к кому не снижал требований.

— Ну как, — спросил Лейнид, — договорились?

Даниль кивнул, прихлёбывая из кружки.

— Спасибо, — сказал он. — Ты меня просто спас со своим одноклассником. Я не хотел в контору обращаться — они там, во-первых, деньги лишние слупят, а во-вторых, если я сам не знаю, что мне нужно, им-то как объясню? Знакомых шаманов у меня, понятно, нет, откуда им взяться? Вообще удачно получилось, — Сергиевский взял с тарелки ломтик острого сыра. — У Ксе сейчас смена, а со следующей недели он, сказал, отпуск за свой счёт берёт. Ну и поедем, посмотрим.

— Ясно.

Широков сознавал, что пялится на аспиранта как на льва в зоопарке, но поделать с собой ничего не мог. Сергиевский отнюдь не пытался ставить себя выше окружающих, он просто умел больше, знал больше, больше мог. Лейнид был на несколько лет старше Даниля, но невольно смотрел на него снизу вверх.