— Скажите, милейшая, — стремительно прервала ее Аурора, — сам-то он тоже в нее влюблен?

— Он любил ее до своего отъезда в Мадрид, — отвечала Бернарда Рамирес, — но продолжает ли любить ее, сказать не могу, так как на него не очень-то можно положиться. Он порхает от одной женщины к другой, как все молодые кавалеры.

Не успела почтенная вдова договорить этих слов, как во дворе послышался шум. Мы тотчас же поглядели в окно и увидали двух спешившихся всадников. То был сам дон Луис Пачеко, прибывший в Саламанку со своим камердинером. Старуха покинула нас, чтобы встретить его, а моя госпожа приготовилась, не без волнения, разыграть роль дона Фелиса. Вскоре в наше помещение явился дон Луис, еще обутый в дорожные сапоги.

— Я узнал, — обратился он к Ауроре, отвесив ей поклон, — что в этой гостинице остановился молодой толедский сеньор. Прошу позволения выразить ему свою радость по поводу того, что буду жить рядом с ним.

В то время как моя госпожа отвечала ему на этот комплимент, я заметил, что Пачеко был приятно изумлен встречей со столь привлекательным кавалером. Он даже не смог удержаться и объявил, что никогда не видал более красивого и статного сеньора. После многих речей, полных взаимных учтивостей, дон Луис удалился в отведенные ему покои.

В то время как он менял платье и белье, а камердинер переобувал его, Ауроре попался на лестнице мальчик вроде пажа, который разыскивал дона Пачеко, чтоб вручить ему письмецо. Он принял ее за дона Луиса и, передавая ей порученную ему записку, сказал:

— Это вам, сеньор кавальеро. Хотя я и не знаю дона Пачеко, однако думаю, что мне не к чему спрашивать, вы ли это; судя по описанию, я уверен, что не ошибся.

— Нет, друг мой, вы нисколько не ошиблись, — отвечала моя госпожа с замечательным присутствием духа. — Вы прекрасно исполняете данные вам поручения. Я действительно дон Пачеко, и вы правильно угадали. Можете идти, я сам позабочусь о том, чтоб переслать ответ.

Паж удалился, а Аурора, запершись со мной и камеристкой, вскрыла записку и прочла нам следующее:

«Только что узнала, что вы в Саламанке. Какую радость доставила мне эта весть! Мне казалось, что я сойду с ума. Любите ли вы еще Исабелу? Поспешите уверить ее, что вы не переменились. Мне кажется, что она умрет от восторга, убедившись в вашей верности».

— Записка написана со страстью и свидетельствует о сильном увлечении, — заметила Аурора. — Эта дама — опасная соперница. Я должна сделать все, чтоб отвратить от нее дона Луиса и даже помешать тому, чтоб они свиделись. Сознаюсь, что это нелегкая задача, но я все же надеюсь с ней справиться.

После этих слов Аурора задумалась, но вскоре добавила:

— Ручаюсь вам, что не пройдет и суток, как они поссорятся.

Так оно и случилось. Немного отдохнув у себя, дон Пачеко вернулся к нам и возобновил до ужина разговор с Ауророй.

— Сеньор кавальеро, — сказал он шутя, — полагаю, что мужья и любовники не слишком радуются вашему приезду в Саламанку и вы доставите им немало беспокойства. Что касается меня, то я дрожу за свои победы.

— Ваши опасения не лишены основания, — отвечала ему в тон моя госпожа.

— Предупреждаю вас, что дон Фелис де Мендоса довольно опасный соперник. Я уже бывал в этих краях и знаю, что женщины здесь отнюдь не лишены чувствительности.

— А есть ли у вас тому доказательства? — в живостью прервал ее дон Луис.

— Есть, и даже бесспорное, — ответствовала дочь дона Висенте.

— Мне пришлось быть в этом городе с месяц тому назад; я прожил здесь неделю и скажу вам по секрету, что вскружил голову дочери одного престарелого доктора прав.

Я заметил, что дон Луис смутился при этих словах.

— Не будет ли слишком большой нескромностью, — продолжал он, — спросить у вас имя этой сеньоры?

— Какая же тут нескромность? — воскликнул мнимый дон Фелис, — с какой стати мне скрытничать? Неужели вы считаете меня скромнее прочих сеньоров моего возраста? Прошу вас не делать мне этой несправедливости. К тому же, говоря между нами, моя пассия не заслуживает особо щепетильного отношения; это — мещаночка без всякого значения. А вы знаете, что благородный кавалер не принимает всерьез таких девиц и что, по его мнению, он даже делает им честь, когда лишает их чести. Скажу вам поэтому без обиняков, что дочь доктора прав зовут Исабелой.

— А не зовут ли доктора сеньором Мурсиа де ла Льяна? — нетерпеливо прервал Пачеко мою госпожу.

— Именно, — отвечала та. — Вот письмо, которое она мне только что прислала; прочтите его и вы увидите, что эта дама относится ко мне доброжелательно.

Дон Луис взглянул на цидульку и, узнав почерк, был смущен и озадачен.

— Что я вижу? — продолжала Аурора с удивлением. — Вы изменились в лице? Мне кажется, прости господи, что вы интересуетесь этой дамой. Ах, сколь я досадую на себя, что рассказал вам все с такой откровенностью!

— А что касается меня, то я вам весьма благодарен! — воскликнул дон Луис голосом, в котором звучали досада и гнев. — О, коварная! О, изменница! Ах, дон Фелис, сколь многим я вам обязан! Вы избавили меня от заблуждения, в котором, быть может, я пребывал бы еще долгое время. Я думал, что любим, да что я говорю, любим! Я считал, что Исабела меня обожает. Я питал даже серьезное чувство к этой твари, но теперь вижу, что она просто негодница, достойная моего презрения.

— Сочувствую вашему негодованию, — сказала Аурора, притворяясь, в свою очередь, возмущенной. — Дочь какого-то юриста могла бы вполне удовольствоваться тем, что за ней ухаживает такой привлекательный молодой сеньор, как вы. Не нахожу никаких извинений для ее непостоянства и, не желая, чтоб она приносила мне вас в жертву, намереваюсь в наказание пренебречь впредь ее милостями.

— А я не собираюсь видеться с ней до конца своей жизни, — вставил Пачеко, — с меня довольно и этой мести.

— Вы правы, — воскликнул мнимый Мендоса. — Все же нам следует показать ей, насколько мы оба ее презираем, а потому я предлагаю, чтоб каждый написал ей по оскорбительной записке. Я сложу их вместе и пошлю в ответ на ее письмо. Но прежде чем пускаться в такие крайности, загляните в свое сердце: чувствуете ли вы, что оно достаточно охладело к изменнице и что вы никогда не раскаетесь в разрыве с ней?