Министр принял это предложение с притворно-любезным видом, оглядев меня с головы до пят и изо всех сил стараясь догадаться, кем бы я мог быть.

— Идите, друг мой, — добавил монарх, обращаясь ко мне и подавая мне знак, что я могу удалиться. — Граф не преминет использовать вас в интересах королевской службы и в ваших собственных.

Я не медля вышел из кабинета и присоединился к сыну Косколины, который, горя нетерпением узнать, что сказал мне король, пребывал в неописуемом волнении. Заметив на моем лице выражение удовольствия, он заявил:

— Если верить моим глазам, то мы как будто не возвращаемся в Валенсию, а остаемся при дворе.

— Весьма возможно, — отвечал я и немедленно же привел его в восторг, изложив ему короткий разговор, только что происшедший между мной и монархом.

— Дорогой хозяин, — сказал мне тогда Сипион в преизбытке радости, — будете ли вы впредь верить моим гороскопам? Сознайтесь, что вы теперь на меня не в претензии за то, что я побудил вас к поездке в Мадрид. Я уже вижу вас занимающим высокий пост: вы станете Кальдероном при графе Оливаресе.

— Вот чего мне вовсе не хочется! — прервал я его. — Это место окружено столькими пропастями, что оно ничуть меня не привлекает. Я хотел бы получить хорошую должность, на которой мне не представлялось бы случая совершать несправедливости и вести позорную торговлю королевскими милостями. После того употребления, которое я сделал из первого своего возвышения, я должен пуще всего быть настороже против жадности и честолюбия.

— Поверьте, сеньор, — отвечал мой секретарь, — министр даст вам какую-нибудь хорошую должность, которую вы сможете занимать, не переставая быть честным человеком.

Побуждаемый более Сипионом, нежели собственным любопытством, я на следующий же день еще до зари отправился к графу Оливаресу, ибо узнал, что всякое утро, как зимой, так и летом, он при свете свечи выслушивает всех, у кого есть до него нужда. Я скромно поместился в углу зала и оттуда внимательно рассматривал графа, когда тот появился, так как в кабинете короля я не обратил на него достаточного внимания. Я увидел человека ростом выше среднего, который мог сойти за толстяка в стране, где редко видишь нехудощавых людей. Плечи у него были настолько высокие, что я счел его горбатым, хотя он таковым не был; голова, отличавшаяся величиной необыкновенной, свесилась на грудь; волосы были черные и гладкие, лицо удлиненное оливкового цвета, рот впалый, а подбородок острый и сильно приподнятый.

Все это вместе не создавало впечатления статного вельможи, но, считая его к себе расположенным, я, несмотря на это, смотрел на него сквозь розовые очки и даже находил его лицо приятным. Правда, он выслушивал всех с любезным и добродушным видом и благосклонно принимал подносимые ему челобитные, что, казалось, заменяло ему красивую внешность. Однако когда до меня дошла очередь поклониться ему и представиться, он бросил на меня суровый и угрожающий взгляд; затем, не удостоив выслушать, повернулся ко мне спиной и возвратился в свой кабинет. Тогда этот сеньор вдруг показался мне еще более безобразным, чем был на самом деле. Я вышел из зала, до крайности озадаченный таким сердитым приемом, и не знал, что и думать об этом.

Встретившись с Сипионом, который дожидался меня у дверей, я сказал ему:

— Знаешь ли ты, какой прием был мне оказан?

— Нет, — отвечал он. — Министр, спеша исполнить монаршую волю, вероятно, предложил вам значительный пост?

— Вот тут-то ты и ошибаешься, — возразил я и немедленно рассказал ему о том, как поступил со мной министр.

Он выслушал меня внимательно и сказал:

— Очевидно, граф вас не узнал или принял за другого. Советую вам пойти к нему еще раз: без сомнения, он встретит вас более приветливо.

Я последовал совету своего секретаря и вторично показался на глаза министру, который принял меня еще хуже, чем в первый раз, и при взгляде на меня сдвинул брови, точно мой вид был ему в тягость; затем он отвел глаза и удалился, не сказав мне ни слова.

Я был задет за живое таким обращением и собирался немедленно же возвратиться в Валенсию. Но Сипион не преминул этому воспротивиться, не будучи в состоянии отрешиться от надежд, его окрыливших.

— Разве ты не видишь, — сказал я ему, — что граф хочет удалить меня от двора? Король сообщил ему о своем благорасположении ко мне, и этого довольно, чтобы навлечь на меня неприязнь фаворита. Уступим, друг мой, уступим добровольно силе столь грозного противника.

— Сеньор, — возразил Сипион в гневе на графа Оливареса, — я бы на вашем месте не уступил позиции такой дешевой ценой. Я добился бы удовлетворения за столь обидный прием, пожаловавшись королю на то, как мало ценит министр его рекомендацию.

— Дурной совет, мой друг, — сказал я ему. — Если бы я совершил столь неосторожный шаг, то вскоре бы в нем раскаялся. Я даже не знаю, не рискованно ли мне дольше оставаться в этом городе.

После таких слов секретарь мой образумился и, сообразив, что мы имеем дело с человеком, который мог вновь познакомить нас с Сеговийской крепостью, начал разделять мои опасения. Он перестал бороться с моим желанием покинуть Мадрид, откуда я собирался уехать на следующий же день.

В озвращаясь к себе в гостиницу, я повстречал прежнего своего приятеля, Хосе Наварро, тафельдекера у дона Балтасара де Суньига. Несколько мгновений я колебался, не зная, притвориться ли мне, что я его не заметил, или лучше подойти к нему и попросить прощения за то, что так дурно с ним поступил. Решившись на последнее, я с поклоном остановил Наварро и сказал ему:

— Узнаете ли вы меня и хватит ли у вас великодушия не отказаться от беседы с жалким человеком, отплатившим неблагодарностью за выказанную вами дружбу?

— Итак, вы признаете, — сказал он, — что не очень хорошо поступили со мной?

— Признаю, — отвечал я, — и вы вправе осыпать меня упреками; я этого заслужил, если не считать, что мой поступок искуплен угрызениями совести, которые за ним последовали.