– Я сейчас найду альбом. – Куда же я его положила? – Знаешь, после выставки я еще долго потом бродила по городу и каждого встречного человека представляла в скульптурной группе Миллеса…

Я искала альбом и вспоминала выбранную в подарок Борису небольшую фигурку – репродукцию в бронзе одной из самых известных работ мастера: на протянутой ладони стоит человечек, задрав голову и устремив глаза в небо.

Арсений с интересом осматривал мою квартиру, как мне показалось, с некоторым удивлением. Ну да, не царские палаты.

Пока он рассматривал альбом с фотографиями скульптур, я быстро написала записку Борису:

«Борис, передаю координаты Йоргена – шведского бизнесмена, о котором я говорила по телефону. Он готов вложить деньги в совместный бизнес и заинтересован в поставках своих компьютеров в Россию, но ищет надежного партнера, а я рассказала о тебе, так что они ждут твоего звонка. Желаю тебе счастья! Таня».

В конверт с письмом я вложила визитную карточку шведа.

– Прикольный этот Миллес!

– Я рада, что тебе понравилось. Да, чуть не забыла, я же привезла тебе диски!

– Мне?

Диски со шведской музыкой лежали в дорожной сумке. Там же лежал, завернутый в серебристую упаковочную бумагу, бронзовый человечек. Я не знала, как лучше поступить, передавать Борису подарок или нет, и в конце концов решила оставить человечка у себя. Пусть пока поживет здесь, со мной.

– Держи.

– Спасибо, Татьянсанна.

Арсений повертел диски в руках, хмыкнул и засунул под мышку.

– Ну я пойду, Татьянсанна?

– Сеня, когда увидишься с отцом, передай ему, пожалуйста, эту записку.

– А разве вы не увидитесь сами с ним?

– Я… Я даже не знаю…

– Извините… – Арсений густо покраснел. – Я обязательно передам папе. – Татьянсанна, я вам позвоню еще. Можно?

– Конечно, Сенечка.

Арсений ушел. Получилось, что я невольно дала понять ему, что отношения между мной и Борисом разладились… Всему виной импульс, заставивший меня написать письмо и передать с Арсением. Что, собственно, мешало мне воспользоваться электронной почтой, не вынуждая сына возлюбленного служить почтальоном на добровольных началах? У него и без того сложные отношения с Борисом, а тут еще я лезу…

В таких неприятных, мучительных переживаниях прошел вечер. К тому же я, пытаясь достать книгу с верхней полки, уронила всю стопку, мгновенно рассыпавшуюся по полу… Ну что я за растяпа! Ничего не могу сделать по-человечески! Поднимая книги, я больно ударилась об угол шкафа. Это было последней каплей, и, сидя на полу посреди комнаты, я расплакалась от обиды на предметы, не слушающиеся меня, злости на саму себя и тоски по Борису… Я рыдала в голос как маленькая. Слезы текли и текли, а мое сердце разрывалось от жалости к себе и от любви к Борису. В последнее время я заставляла себя не думать о своих чувствах, и вот теперь они нахлынули с новой силой. Я люблю его, люблю! Несмотря ни на что. И я не могу и не хочу жить без него! Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мы снова были вместе! Молясь и размазывая по лицу слезы, я заползла на кровать и заснула, обняв подушку, на месте которой я воображалах Бориса, его крепкое, сильное тело…

Если днем, загруженная переводом и школьными делами, я запрещала себе думать о нем, то по ночам мое подсознание сметало все барьеры, и любимый заполнял мои сны. В ночном мире между нами не было обид, конфликтов и недоразумений, мы не боялись проявлять свои чувства. Потрясающие эротические сны возвращали меня в то время, когда у нас все было хорошо. Тем страшнее было пробуждение, и утро стало для меня самым ужасным временем, а первые утренние часы – каторгой.

Я погружалась в работу, отключаясь немного от мыслей о Борисе, но с наступлением вечера опять становилось невыносимо… Я гипнотизировала телефон, моля его, чтобы он позвонил, но аппарат молчал или взрывался трелью, за которой скрывался голос завуча, Катьки или незнакомых людей, перепутавших номер. Как писал Иосиф Бродский:

Правда, современные технологии сменили «щербатый диск» на кнопочки, но суть от этого не меняется… Не в силах вынести молчания телефона или судорожных метаний от звонков посторонних людей, я выходила на улицу, предусмотрительно оставив дома мобильный. Сидя на одной из бесчисленных скамеек Гражданки, я в стотысячный раз перебирала в памяти наши встречи с Борисом, его жесты, взгляды, пытаясь понять, что же я сделала не так… Вернувшись, я первым делом бросалась к дисплею мобильного, но увы. А затем снова наступала ночная пытка снами. И так повторялось день за днем.

Я поняла, что написала записку в тщетной надежде, что бумага передаст тепло моих рук, мою любовь и нежность, которые пропадают в электронной переписке, и он позвонит…

Но Борис не появился.

Я получила деньги за перевод – бухгалтерия фирмы «Юниапекс», с которой я сотрудничала, оказалась, к моему приятному удивлению, чрезвычайно оперативна и пунктуальна. Накануне вечером я отправила по электронной почте оконченную работу, а уже на следующий день мне позвонили и уточнили, могу ли я приехать за гонораром или следует прислать курьера. «Правда, – сообщил мне извиняющийся женский голос, – курьер сейчас очень занят, поручений очень много, так что, возможно, придется ждать несколько дней…» Я заверила барышню, что мне совсем не сложно приехать. Мысль, что ради меня стали бы гонять курьера, одновременно и смутила меня, и придала какое-то чувство собственной значимости.

Подсознательно я все же всегда ожидаю подвоха от работодателей, хотя никогда не сталкивалась с прямым надувательством. Правда, достаточно часто я позволяла собой манипулировать: соглашалась на отсрочку платежа, меньшие суммы, не спорила, если в последний момент из моего гонорара вычитали налоги или что-то подобное…

Я с удовольствием выехала «в город» – последнюю неделю я не выбиралась за пределы своего района. Забавно, что, поселившись на Гражданке, поездки в центр я стала называть «выездом в город», словно здесь – не город… Денег было не очень много, но вместе с остатком школьных отпускных они позволяли до– жить до начала осени и отдать долг Борису.

До первого сентября оставалось всего ничего, и я по-прежнему не имела никаких известий ни от Бориса, ни от Арсения. Тоска и отчаяние, захлестнувшие меня после возвращения из Швеции, сменились тупой апатией. Я поняла очень простую вещь: мы неразрывно связаны с Борисом. Я приняла свою любовь как данность, как крест. Он растворен для меня в каждом глотке воздуха, в каждой минуте радости, и я, независимо от своего желания, уже никуда от этого не денусь. Но эта глубочайшая внутренняя связь не приблизит меня к Борису – можно ощущать ее ежечасно, а прожить тем не менее всю жизнь порознь.

Не столько ради денег, сколько стремясь занять себя чем-нибудь, я взялась за еще один перевод для «Юниапекса», но не такой сложный и не слишком срочный. Кроме того, с приближением первого сентября бывать в школе приходилось почти каждый день: количество проблем, которые должна была решить именно я, росло как на дрожжах. Ничего, учитель должен быть универсальным специалистом… Да и мое душевное состояние оставляло желать лучшего, так что работа почти спасала меня.

Если бы делать было нечего я, наверное, не выдержала бы. Апатия порой переходила в нестерпимую тоску. Мне хотелось выть, рвать и метать. Я проклинала себя, свою неудачную жизнь, свою нелепость и никому ненужность.

Иногда я даже радовалась, что мы расстались с Борисом так быстро: чудес не бывает! Хуже было бы, если бы мы прожили вместе какое-то время, а потом он осознал бы, что я не подхожу ему, что рядом с ним некрасивая, толстая дура, а совсем не та, о ком он мечтал всю жизнь. Тогда мне было бы в сто раз больнее! Так что – к лучшему!