Ребята веселились и дурачились – большинство из них не виделись после окончания года. Кстати, репетировать пришли многие, даже те, кто не был непосредственно занят в сценке. Но Арсения среди них не было, и я спросила о нем одноклассников. Несколько человек загалдели:

– Мы с ним не контачим.

– Не, я его не видела.

– Татьянсанна, а он придет завтра?

– А я его как-то встретил на сейшне, но давно, в начале лета, он с девчонкой был… Лиза, вот как ее зовут. Он познакомил, но я не въехал, это его девушка или типа так просто. Ничего такая.

Лиза явно интересовала Кирилла гораздо больше, чем Арсений. Только Филипп Захаров оказался информирован больше других:

– Он к отцу вернулся вроде. Звонил телефон знакомого узнать и сказал мне. Но без подробностей.

Ну что ж, хоть вернулся. Захочет – позвонит. Как и его отец, впрочем. Я рассталась с учениками до завтра, посоветовав не взорвать школу, войдя в образ телегероев. Ребята захихикали и как-то мечтательно переглянулись – теперь, если что случится с родной школой, я буду осуждена как подстрекатель, это точно.

Торкел грустно ждал меня в кафе за большой кружкой пива.

Вот почти и прошел последний день лета.

– Общение с учениками для меня – праздник, – бодро сказала я Торкелу. – А дети – цветы жизни.

Он согласно кивнул в ответ.

Надо хоть немного накраситься – за последние дни я побледнела и пожелтела. Отсутствие свежего воздуха, затворничество и тяжелые мысли влияют на цвет лица не лучшим образом. Хотя за последние два дня я, кажется, ожила и больше не схожу с ума. Спасибо детям и Торкелу. Какое счастье, что он уехал.

Так, надо обязательно собраться заранее. Одежда. Учебные пособия. Куда я дела их в конце мая? Как можно в однокомнатной крохотной квартирке спрятать стопку ярких учебников альбомного формата? Так, надо рассуждать логически. Как раз из-за размеров учебники и рабочие тетради с упражнениями не влезали на полки книжного шкафа, а сгибать их мне не хотелось, поэтому я складывала их на какую-нибудь поверхность, на стол например, а потом заставляла другими предметами…

Спасибо Павлу, выселившему меня в эту клетушку, – по крайней мере сократилась поверхность пространства, которое надо обыскать, чтобы найти пропавшую вещь… Учебники отыскались. Нашла я их вовсе не благодаря логическому подходу, а случайно: край одного до боли знакомого тома мигнул мне шоколадным глянцевым боком из корзины для белья. Без комментариев. Я не буду думать, как они туда попали. Нашлись, и слава богу.

Быстро глотаю завтрак, вкуса еды не чувствую – все равно есть не хочется. Почему каждое первое сентября я так волнуюсь? Ведь не я же «первый раз в первый класс»…

На улице полно первоклассников, отправляющихся со своими мамами, папами или бабушками на линейку в День знаний. Маленькие важные малыши почти не видны за большими портфелями и букетами крупных астр или гладиолусов… Астры удивительно разнообразны по цвету – сиреневые, красные, малиновые, синие, фиолетовые. Вдруг совершенно не к месту вспоминается стишок из любимой «Алисы»:

Подхожу к школе. Перед крыльцом уже гудит толпа учеников и родителей, в глазах рябит от цветов и нарядов… Пытаюсь найти свой девятый.

– Татьянсанна! Татьянсанна! Мы тут, идите к нам!

Пробираюсь. Ребята, занятые в представлении, волнуются. Те, кого вчера не было на репетиции, расспрашивают, что ставим. Все галдят. На крыльце – импровизированная сцена, на которой застыли директор, завуч, секретарь и несколько учителей – старейший педагог школы, новый учитель, учитель года и просто особо приближенные к администрации… Праздник начинается. Некоторое время все покорно слушают речи. Толпа мерно гудит, смолкая заинтересованно, лишь когда кто-то из выступающих, воодушевившись, возвышает голос до выкрика.

Я нервно кручу головой по сторонам. Втайне от самой себя я пытаюсь высмотреть Бориса. Ведь мог он прийти на первое сентября к сыну? Мог. А зачем мне это надо? Что мы можем сказать друг другу?

«Я вот вам, Татьяна Александровна, своего оболтуса привел на перевоспитание. – Большое спасибо, Борис Владимирович. – Вы уж постарайтесь, Татьяна Александровна. – Всенепременно, Борис Владимирович, сделаю все возможное…»

Но в толпе детей и родителей я не вижу не только Бориса, но и Арсения.

Погрузившись в свои мысли, выслушиваю почти весь концерт. Встряхиваюсь от аплодисментов после объявления: «Приветствуем девятый “Б” класс!»

Молодцы, мои ребята! И публике понравилось.

Все, торжественная часть наконец закончена. Всем спасибо, все свободны. Родители расходятся, а дети поднимаются на крыльцо и заходят в школу.

Вот я вижу Арсения Ровенского. Он окружен одноклассниками.

– Ну, опять журнал сопрешь?

– Арс, а ты правда, что ли, от предков смо– тал? И че?

Это Митя Соловейчик, он всегда придумывает чудные варианты имен для всех одноклассников. Фантазия его неистощима. Петя у него – Пит, Питбуль и Пат. Наташа – Татошка, Аташа-Анаша, Тату. Обычно так потом некоторое время все именуют жертву Митиных лингвистических выкрутасов. Вот теперь Арсений – Арс. Впрочем, так его называли на флэте сахаджи-йогов.

– Ничего. Я сейчас уже снова дома живу, – доносится до меня.

Арсений, похоже, не горит желанием обсуждать эту тему.

– А ты, говорят, у кришнаитов жил? В секте? «Харе Кришна, харе Кришна, харя, харя, по харе Кришне…» – гнусаво выводит Петя.

– Да пошел ты, Питбуль!

– Ну а че, я спросил только.

– Сахаджи-йога и кришнаизм – совершенно разные вещи. И то и другое – не секты.

Все зашумели разом.

– Йога? Ты – йог? Ты можешь не дышать и по стеклу ходить?

– Прикольно!

– А медитировать умеешь?

Сеня начинает что-то объяснять. Я прохожу мимо, киваю ребятам. Арсений видит меня, и внезапно лицо его меняется. Он бросается ко мне.

– Дети, встретимся, – я смотрю на часы, – через десять минут в моем кабинете.

– Татьянсанна! – Арсений хватает меня за руку. – Пожалуйста, давайте… отойдем в сторону! Я вам должен сказать… это очень важно, Татьянсанна!

– Сеня, здравствуй! У меня урок скоро начинается, давай потом!

– Нет!

Он тащит меня за угол школы. Сердце внезапно проваливается куда-то вниз и остается там. Неужели? Неужели что-то случилось с… На ватных негнущихся ногах я иду за Арсением.

– Сенечка, что с папой? – выдавливаю я из себя, не отпуская его руки.

Мне кажется, что если я сейчас отпущу его руку, то упаду замертво прямо здесь, у серой кирпичной стены с надписью «Fack!»

– Ну конечно, случилось! – тараторит Арсений, глаза его широко распахиваются. – Столько всего, Татьянсанна! Я вам звонил вчера весь день! Во-первых, я передал папе записку, и папа вчера улетел в Стокгольм по какому– то важному, он сказал, делу. Во-вторых… Татьянсанна, пока я не забыл, диски такие классные, мы вдвоем с папой слушали, ему даже больше понравилось, чем мне…

Диски? Борис летал в Стокгольм? Голова соображает очень медленно, значит… Если он летал в Стокгольм, выходит, он жив и здоров? Я осторожно делаю вдох, потом еще. Надо стереть эту ужасную надпись на стене! Тем более что написано неграмотно… О чем там, захлебываясь, говорит Арсений?

– …С ним поговорили по-настоящему, по-честному, я теперь к нему отношусь… – Арсений запнулся. – По-другому совсем, не так, как раньше. Вы, Татьянсанна, когда рассказывали мне, что он занят всегда и что ему тяжело тоже, я тогда не поверил, а теперь… Но это неважно, – он махнул рукой. – Главное, что я хотел сказать…

Я уже почти нормально дышу.

– …В общем, Татьянсанна, я так понял, что вас оболгали…