Господи боже, при чем здесь Торкел? Подруга притаскивает юридический справочник и читает абзац, касающийся правил получения шведского гражданства: «Лица, вступающие в брак с постоянными жителями Швеции, могут получить временное разрешение на жительство сроком на 6 месяцев, которое продлевается на тот же период в течение двух лет. Далее оформляется постоянный вид на жительство. Если в течение этих двух лет брак распадается, переселенцу, как правило, предписывают покинуть Швецию».

– Сечешь? В крайнем случае, можно потерпеть два года, а потом получить гражданство Швеции – страны с развитой системой социального обеспечения! Ты сможешь тут жить такой жизнью, которая никогда не светит тебе в России, сколько бы ты ни горбатилась над переводами!

Выпитое пиво дает о себе знать.

– Как ты? Ты ведь именно так и живешь? Ты вышла за Стивена, чтоб получить этот статус, свой дом и вечеринки с коллегами? Это предел твоих мечтаний?

Я вдруг чувствую, что мои последние слова задевают подругу гораздо сильнее, чем вся ее пространная и грубая речь – меня. Пока она говорит, я вдруг понимаю, что весь этот балаган – попытка самовнушения, попытка убедить себя и меня, что именно к такой жизни она и стремилась. Ее брак сложился совсем не так, как она хотела, и, пытаясь прикрыть это внешним благополучием, лоском и цинизмом, она сейчас чуть не плачет.

Мы, не сговариваясь, одновременно закуриваем. Я же не курю, мимоходом вспоминаю я. Ах да, но это было в той, прошлой жизни.

– Принести еще пива?

– Давай.

Катя открывает бутылки, мы чокаемся.

– Я, наверное, скоро буду в Питере. В последний приезд я встретила Темку – помнишь Тему с экономического? – и он звал работать в его компании. У него крупная турфирма, они обеспечивают проведение совещаний, конференций и симпозиумов в разных странах, и ему требуется помощник. Он все твердил, что я – именно тот человек, который нужен, это работа для меня: разъезды, а у меня возможность безвизового въезда в европейские страны, знание английского и шведского, организаторский талант…

Сейчас я понимаю, что Катя не шутит и не ерничает.

– …Я тогда посмеялась, сказала, что у меня и в Швеции дел хватает. И вот он просто бомбардирует меня письмами, просит для начала помочь хотя бы с организацией встречи в Стокгольме – какой-то саммит «зеленых». Стивен, правда, категорически против, но я, кажется, соглашусь…

Я очень хорошо понимаю, что это – признание. Согласие работать у Темы – я наконец вспоминаю этого мальчика, безнадежно влюбленного в Катьку все университетские годы, – сродни объявлению о разводе… Что ж, посмотрим.

Я поднимаюсь наверх. Последняя ночь в Швеции. Завтра я сяду на паром, и каждая минута будет приближать меня к дому, к Питеру, к Борису…

Из дальних странствий возвратясь

Проснулась я довольно рано, но вставать не торопилась. Я немного устала за последние дни от чужого города и новых впечатлений и, нежась под одеялом, представляла себе, что я дома, мы живем вместе с Борисом и в выходной можем подольше поваляться в постели, никуда не торопясь… Нет, об этом сейчас думать нельзя – только душу травить. В Петербурге я все выясню, а пока надо уехать из Стокгольма.

Я быстро сложила вещи и спустилась вниз. Катя, что-то весело напевая, готовила завтрак. Мы пили кофе, болтая о том о сем. Ни она, ни я не возвращались к вчерашнему разговору. Пройдет время, и станет понятно, какой выбор она сделает. Вот только сможем ли мы быть такими же близкими подругами, как раньше?

Я одинокий человек, а Катька была одним из немногих людей, способных пробиться сквозь мою «рачью» скорлупу… Она всегда весело высмеивала мои страхи, комплексы – и они отступали, таяли под огнем ее беззлобных шуточек. Но жизнь в другой стране незаметно изменила ее. У нее поменялось отношение к людям и жизни вообще. От той жизнерадостной Катьки, которая всегда ценила искренность чувств и умела радоваться пустякам, почти ничего не осталось. Теперь Катя утверждает, что главное – это удачно устроиться и жить по заведенному распорядку, следуя не велению сердца, а точному расчету. Но, может быть, это только поза измученного, несчастного человека, который не привык, чтобы его жалели…

Перед отъездом я созвонилась с Ингрид. Она пересказала наш разговор мужу, и он просил, чтобы Борис ему позвонил. Йорген – деловой человек, сразу попытался навести справки о Борисе и, выяснив, что Ровенский и его фирма не связаны с криминалом, очень обрадовался. Видимо, несмотря на временные трудности Бориса, в деловом сообществе о нем отзывались очень положительно. Конечно, загадывать пока рано, но настроение мое после разговора с Ингрид значительно улучшилось – Борис вполне сможет мной гордиться, когда я расскажу ему о Йоргене.

Катя проводила меня на пристань.

– Я рада, что ты побывала у меня, – сказал она, когда мы выкуривали по последней сигарете на прощанье.

В ее словах слышалось нечто большее, чем простая вежливость. Мне стало грустно, что мы так и не поговорили, как в былые времена, по– дружески тепло и откровенно.

– Я тоже рада, Катюш, спасибо тебе за все! – Мне захотелось сказать подруге что-нибудь очень хорошее, но ничего не придумывалось, кроме: – Теперь я буду ждать тебя в Питере.

– Приеду, куда я денусь, – усмехнулась Катя, – ну ладно, тебе пора на посадку, – она кивнула в сторону автобуса, подвозившего пассажиров к терминалу.

Мы расцеловались, я подхватила свою пухлую сумку и поспешила в автобус. Когда я поднялась на борт парома, Катя еще стояла на пристани.

Гудок. Отплыли. Я бросила последний взгляд на город, где мне было так хорошо и одновременно так грустно. Лавируя между шхерами, паром набирал ход. Чуть ли не два часа я стояла на баке, физически ощущая колоссальную мощь несущейся в пространстве громады корабля, поглощающей гребни кажущихся сверху игрушечными волн.

Постепенно сгустились сумерки, пассажиры стали зажигать свет, отблески лампочек пробивались сквозь иллюминаторы. Я поужинала и спустилась в каюту, собираясь немного почитать, но усидеть на одном месте не смогла. К великой радости, на обратном пути попутчиков у меня не оказалось. Беспокойство усиливалось, и я опять поднялась наверх. Глядя на море, темнеющее небо с последним куском темно-оранжевого, как желтки особых рыжих яиц, солнца, я снова и снова возвращалась мысленно к событиям последних месяцев.

Что ждет меня в родном городе? Как сложатся наши отношения с Борисом дальше? Одно я знаю точно: никогда не пожалею, что не променяла свою жизнь на существование куклы Барби в игрушечном домике Торкела, напичканном удобной техникой «Электролюкс»…

Я стояла на палубе и размышляла о том, что здесь, в море, многое видится по-другому, чем на суше. Перед могуществом стихии человеческие проблемы кажутся мелкими, обиды – глупыми. Зато чувства становятся острее.

Я думала о Борисе и не чувствовала ничего, кроме огромной нежности и любви. От обиды за его холодный тон не осталось и следа. Мало ли что могло произойти! Главное, что я люблю его и могу простить. Стоит нам встретиться, и все встанет на свои места, ведь мы всегда понимали друг друга с полуслова. А еще я вспомнила Павла и искренне удивилась самой себе – надо же было быть такой слепой и глухой! Как я могла принять свои чувства за любовь?! Единственным объяснением этому была моя страсть все идеализировать. Но все равно – удивительно!

Рано утром паром пришвартовался в Турку, где нас уже ждал автобус. Обратный путь всегда более утомителен и долог… Вдобавок сильно задержали на границе. Господи, почему наши таможенники такие неулыбчивые? Вот пограничник берет мой паспорт, словно ядовитое членистоногое насекомое, недоверчиво изучает фотографию (ну да, я не фотогенична и всегда плохо получаюсь на снимках, но не настолько же, откуда это выражение ужаса и брезгливости?).

Наконец нам всем возвращают паспорта (конечно, также без улыбки), офицер желает счастливого пути (хотя кажется, что он хочет сказать что-то вроде «чтоб вы все провалились!»), и мы переезжаем границу. Вот показался Выборг – финская виньетка Петербурга. Кроме архитектуры, Выборг славится еще своей английской школой (может, это близость границы так действует?). На нашем курсе было несколько ее выпускников, отличавшихся замечательным произношением.