– Так поступают все, – сказала я трем полицейским из Militer Police.

Полицейский сержант отозвался:

– Да нам просто пришлось так поступить, эта группа солдат состоит на излечении у психиатра...

– Да нет. «Так поступают все», – сказала я сержанту, – так переводится название оперы Моцарта с итальянского на английский!

– А вы что тут делаете? – спросил сержант.

– Приехала в Приштину и застала здесь этот танк-кабриолет, и Моцарта с оперой «Cosi fan tutti».

– Что вы делаете в Приштине?

– Я переводчик.

– У кого?

– У командира парашютно-десантного полка английской королевской армии господина капитана Гарольда Кина.

Сержант с сомнением посмотрел на меня, сказал «пардон», вернулся к джипу, смотрю, вертит ото рта к уху наушник величиной со сливу... Тоже мне, новый доктор нашелся... Я поставила на капитана последний динар своего вранья, точнее говоря, поставила на берет, которым он мне махал из вертолета.

Не знаю, кто и чем махнул сержанту Militer Police в его сливу. Вернулся он такой хорошенький, расхристанным шагом, как будто хотел предстать передо мной в наилучшем голливудском виде, почти как Джон Уэйн.

– О'кей, – сказал сержант. – Капитан Кин просил вас срочно прибыть в канцелярию.

Я растяпила рот.

– Хотите жвачку? – спросил сержант Militer Police.

– Нет, спасибо, у меня на нее аллергия.

– Вас подвезти?

– Боюсь, в этом случае я опоздаю на работу, – скокетничала я.

– Меня бы это расстроило, – улыбнулся сержант.

– Спасибо, – говорю, – и до свидания. Сержант вернулся к джипу. Задница у него была ничего.

* * *

ПРИШТИНА ночью, в конце июня 1999 года, светится и верещит в пламени небоскребов. Дым как стяг победителя. Я знаю При-штину как свои пять пальцев. Смотри, новая кафана, называется «Мать Тереза»! Рядом с «Матерью Терезой» вижу, как мой школьный приятель Фарук Маличи на скаку сбивает камнями буквы с вывески над лавкой «Милош Обилич». Годами скакал Фарук, пока в грязи не наступил на нечто, что было, как я теперь понимаю, опасной штучкой. Ни сербской, ни албанской. Зовется она «кассетная бомба». Фарук наступил на бомбу, а она, разозлившись, что ее разбудили, забросила его, будто спортивный диск, прямо на фамилию «Оби-лич». Пожалуйста, не принимайте за намек.

Косово в конце июня 1999 напоминает Лас-Вегас в огне и дыму, в победном настроении девятнадцати наций НАТО и взволнованных албанцев. Косово теперь для НАТО как казино – за доллар получают тридцать пять. Албанцы на любой выпавший номер военной рулетки выигрывают столько, сколько поместится в охапку. И первым делом укрепили буквы над кафаной «Тирана»...

Скольжу по улицам, как управляемый снаряд, чтобы не убить и не быть убитой. Знаю, куда мне надо, но не знаю, что там увижу, и замираю, потому что вижу: фирма пока существует – кафана «Весна», хозяин Иован Ми-рич, основано в 1934 году. Вместо светящейся рекламы горят входные двери кафаны – дедовские, дубовые.

Кафана «Весна» находится посреди При-штины, рядом с канцелярией ООН. Пока я училась, это была наша любимая кафана. Ио-ван отпускал еду и напитки в кредит. Ночами в кафане «Весна» вживую играли лучшие оркестры из всей Югославии. В этой кафане впервые прозвучала шиптарская песня «Ай, шукария». И сразу она стала культовой во всех аранжировках – от частушки до рэпа. Горан Брегович исполнял «Шукарию» в Афинах с симфоническим оркестром и болгарским женским квартетом. Иован со своей кока-колой и виски благословил и – ей-богу! – вовсю помогал многим любовникам, которых сводила его длинная стойка.

Он и студентам покупал пеленки для их новорожденных. Потому что албанцы в Косово рожали в десять раз чаще сербов. Кафана «Весна» первая установила компьютеры наряду с обязательным бильярдом и новостями на плазменной панели, Интернет стал первым нашим учителем в обмене письмами с неизвестными людьми в Токио и Верхнем Мила-новце.

– Кто поджег двери? – спросила я Иована.

– Скендер. Принес деньги, а когда я сказал, что не продаю кафану, попросил у меня зажигалку и кивнул двум ребятам у дверей, они тут же полили их бензином из канистры. Скен-дер попробовал зажигалку, она сработала сразу. Двери вспыхнули. Они ушли, чтобы вернуться...

– С гранатами! – кричала жена Иована, вытаскивая во двор троих детишек. – Я еду, Иован, не хочу, чтобы дети сгорели!

Иован держал в руках ключи от кафаны. Здоровую такую связку, про которую только Иован знал – какой ключ открывает кассу, а какой погреб с квашеной капустой, бутылками красного вина с косовских виноградников, красное вино, известное под названием «Бур-гундец Черный», изумительное вино «географического происхождения, произведено, выдержано, розлито в подвалах Косово Вино ОО Мала Круша, Призрен».

Иован нянчил связку в ладони, и в ней виднелся тот маленький ключ, который оставил ему отец еще в 1934 году, ключ от хибары, в которой Иован еще ребенком продавал рассол, а потом к нему прибавился новый ключ величиной с парабеллум, которым отпирался купленный им цыганский подвал, где он открыл мелкооптовую торговлю вином и ракией. В связке, словно золотой перстень, кругленький ключ, открывший первую кафану, чтобы почти пятьдесят лет не закрывать ее. Когда Иован уходил спать, кафану открывали сами посетители. Дневные и ночные ключи с годами менялись, ключи Второй мировой войны Иован делил с немцами и итальянцами, эти оккупационные ключи спасли его от албанских солдат из дивизии «Скендербег». Эта албанская дивизия прославилась отвагой в Сталинградской битве. В мае 1945 года, когда весь мир праздновал победу над фашизмом, остатки дивизии «Скен-дербег» подняли в Косово бунт против войск Тито. Ключ победы достался танкам Тито. Герои дивизии «Скендербег» разбежались по домам, начали сеять кукурузу и делать детей, получили паспорта, студентов, кино, телевидение, презирали Тирану и Энвера Ходжу, ездили к Тито, водили его на охоту и ждали, когда опять разрешат стрелять по сербам.

Ключи мести свалились на них с неба.

Ключ мира отдыхал в Косово вместе со знаменитым вином «Бургундец Черный». С помощью немцев «Бургундец» стал привычным за столом. Ключи косовских албанцев начали открывать все двери в Европе и Америке – бережно выращивали наркоту... Албанцы стали лучшими пекарями и самыми суровыми мафиози в Америке. Ключи богатства росли и процветали в Косово. В Приштине только психологи, политики, историки и сербы не понимали, что это значит, когда вечером в городе по одной улице гуляют только албанцы, а по другой – только сербы. Одна река с волнами албанского языка, и другой поток с бормотанием сербов. Не только улицы, но и рестораны были поделены. И единственный ключ, который могли взять в руки студенты – албанцы и сербы – была кафана «Весна». Хозяин Иован Мирич держал в руках ключ улыбки, одинаковый для всех, иной раз и в кредит. Каким ключом будет открывать новую жизнь Иован Мирич – определили жена и трое детей.

– Иован, я бегу... Поехали к моим, в Сербию!

Иован смотрел на связку ключей, словно из нее должен был вывалиться тот самый, настоящий: что теперь делать, какие двери в Сербии теперь откроются перед ним, но Иован знал, какие хрупкие крылья у свободы... Он боялся, он был почти уверен, что совсем скоро ключи НАТО откроют двери не только Сербии, но и России.

Ключи пока еще были у него. Он знал, что завтра они будут уже в руках у Скендера, а у него самого в спине – пуля из ствола с глушителем... Пропал рассол, вино пропало, пропала длинная стойка, которую Иован делал по образцу своего любимого фильма «Моя дорогая Клементина». Стойка, за которой Генри Фонда спрашивает официанта: «Вы когда-нибудь влюблялись?» А официант говорит: «Я всегда был барменом».

Иован взвесил на руке связку и бросил ее легким движением в мою сторону. Ключи, описывая дугу, позвякивали в танце, словно плясали национальный танец коло. Музыкой звона каждый ключ рассказывал о своей судьбе, это был хор ключей, звучащих в размере одиннадцать восьмых, словно они хотят продолжить полет и исчезнуть, чтобы не попасть больше никому в руки... Упали, но не в мои...