Как раз в этот момент Химэгими вернулся домой.

— Вот-вот. Еще не поздно, а он уже дома. Если бы он оказался недостойным, как у меня болело бы сердце! Ну, не стала дочь государыней, что с того! Ведь муж-то у нее какой! Вот что важно. Как умно я все устроил! — он хвалил сам себя, ни к кому не обращаясь. И это было весьма трогательно.

Химэгими сел к столу, ему прислуживала кормилица Накацукаса. Удайдзин хотел, чтобы она все рассказала Советнику, и она рассказала. Химэгими разволновался, он слушал эту несуразицу, его лицо зарумянилось. Накацукаса подумала, что он оробел. Ах, какой он еще юный! Как он мил и красив!

Ённокими тосковала, ее то прошибал пот, то она заливалась слезами. Химэгими как всегда лег с ней рядом, но что он мог ей сказать? Он — не как все, но он старался жить как все… Но все равно его никогда не оставляло беспокойство, что вскоре случится что-нибудь такое, отчего жизнь его переменится. Но у него есть мать, которая принимает его таким, как он есть. Она любит его, и если он ее покинет, ее сердце погрузится во мрак. Отец тоже не считает его никчемным и не отказывается от него. Если отец не видит его всего один день, то уже скучает. Отвернуться от них и покинуть этот мир было бы ужасным грехом. Химэгими никак не мог решить, как ему быть. Шло время и вот теперь Ённокими забеременела. Конечно, жаль, что он не похож на других людей, но раньше он не был опорочен, а теперь все узнают, что он и его жена никогда… Вот неудача! Ведь теперь люди станут судачить о том, кто лишил его жену невинности. Химэгими чувствовал стыд и обиду. Теперь он не хотел задерживаться в этом мире. Уж лучше остаться ему одному! Ему было больно и горько, всю ночь он не сомкнул глаз. Теперь он непременно должен оставить этот мир.

Кто же его обидчик? Уже случилось то, что случилось, а Химэгими ничего не подозревал, ходил во дворец, болтал… И наверняка ему пришлось беседовать с тем, кто одурачил его. Эти мысли не давали Химэгими покоя. Уже рассвело, но ни он, ни Ённокими не поднимались с постели, продолжая лежать, отвернувшись друг от друга.

— Проснись, — сказал Химэгими. Ённокими в испуге еще выше натянула одеяло на голову.

— Мне очень трудно это пережить. В последние месяцы ты стала такой отчужденной, но я-то ничего дурного тебе не сделал, ни о чем не догадывался. Конечно, ты думала о том, что я — не как все, тебе было тоскливо и печально. Твой отец ни о чем не подозревал и хотел, чтобы я любил тебя…

Как жалко. Но что ты теперь будёшь делать? Я нё знаю никого, кто позаботится о тебе лучше меня. Я всегда был рядом с тобой, нё встречался с другими женщинами… А теперь меня станут считать ужасным глупцом, будут жалеть. Какой стыд!

Химэгими говорил спокойно, но был в видимом затруднении, он перечислял, что именно ему будет трудно снести, но в глубине сердца его мучило любопытство. Кто его обидчик? И всё-таки настоящей ревности, до биения сердца, он не испытывал.

Когда Ённокими увидела, что он лежит с невыразимо восхитительной улыбкой на губах, ей стало еще хуже, и она залилась слезами, но Химэгими не стал больше ее утешать.

— Помогите госпоже, — сказал он и встал с постели.

Химэгими умылся и прочел сутру, ощущая какое-то болезненное возбуждение. Может быть, никаких причин для столь тягостных мыслей и нет. Но ведь люди станут считать его глупым и странным человеком. Да и мало ли что кому придет в голову? Ужасно неприятно. И отчего все так вышло? Да оттого, что он не смог отказаться от придворной жизни, вот и вышла эта пренеприятная история. Химэгими все сильнее чувствовал, что пора принимать решение. Он с жаром читал сутру, и его сердце просветлело, он возгласил последние слова, его голос звучал как-то особенно благородно.

Ённокими все еще лежала. Как тоскливо! Ее лица не было видно, она беспрестанно тяжело вздыхала, и никто не понимал, что случилось.

Радуясь своему счастью, отец Ённокими тут же дал знать Садайдзину, которому эта новость показалась очень странной и неожиданной. В своем нынешнем облике Химэгими прекрасно прижился в обществе. Садайдзина не волновало, что Химэгими отличался от других. К тому же он обладал такой прекрасной внешностью… Но все же он был отчего-то весьма расстроен. Не из-за этого ли престранного события? Садайдзин был удивлен услышанным, но, хотя его так и подмывало спросить, что бы это все могло значить, он смолчал, как это и подобает отцу, опасаясь сделать еще хуже. Ведь Химэгими и без того было плохо. Однако когда посторонние заводили речь о будущем ребенке, Садайдзин принимал вид горделивый.

Химэгими же, кроме всего прочего, был весьма обеспокоен тем, что подумает обо всем этом отец. Химэгими отдавал себе отчет, что когда он бывал на людях, то наверняка сталкивается лицом к лицу с тем человеком, который одурачил его. А потому в обществе он стал вести себя отстранено — словно высокое облако, всем своим видом показывая, что этот мир для него — лишь временное пристанище. Он всегда считал, что они с Ённокими заключили крепкий союз: ведь им было так уютно лежать бок о бок, будто они слились в одно, но эта клятва, данная им, таким не похожим на всех остальных, стала теперь его болью. Раньше его волновало, как бы Ённокими вдруг не подумала, что он, подобно всем остальным, посматривает на сторону, а потому его заботило, что она подумает, когда он частенько оставался на ночном дежурстве во дворце, но после того, что случилось, она, наверное, поняла, какие странные отношения были между ними. Ему было стыдно и горько, сердцем своим он отдалился от нее, и прежней дружбы между ними уже не осталось. Она же по известным причинам чувствовала непреодолимый стыд и печаль, они больше не разговаривали друг с другом по душам и не смотрели друг другу в глаза — «чужие под одним одеялом». Вот так теперь они жили. Химэгими решил, что человек, которому Ённокими дала любовную клятву, занял его место в ее сердце. Он был очень расстроен и больше ее не утешал. Он стал избегать ее, она для него больше не существовала, и он стал все серьезнее задумываться об уходе от мира. Теперь он обычно не оставался с ней наедине, вкладывая всего себя в молитвы. Так проходили дни.

Теперь он все чаще оставался ночевать во дворце или у отца, люди видели в этом странность, полагая, что любовь мужчины становится сильнее, когда женщина носит его ребенка. Отец и мать Ённокими были расстроены:

— Как же так? Муж нашей дочери только и делает, что возглашает сутры. И это сейчас, когда… Что с ними будет дальше?

Слыша их сетования, Ённокими не находила себе от печали места и думала лишь о том, как бы исчезнуть, умереть.

Сайсё же, через глубоко расположенную к нему Саэмон, хорошо представлял себе настроения Ённокими. Он был опечален без меры, теперь он осознал, как крепка их связь, а раз так, то он был полон решимости выкрасть и спрятать ее, не обращая внимания на то, как это будет выглядеть в глазах людей, что скажут об этом другие. Но это было совершенно невозможно, мысли путались в его голове. Но все оставалось по-прежнему.

Химэгими с удивлением заметил, что с Сайсё творится что-то неладное. Он знал, что когда-то Сайсё был влюблен в Ённокими, должно быть, он и есть тот самый человек, который… Наверное, так, ведь никто ни о чем не догадывается, кроме самого Химэгими. Сайсё оберегает свою тайну, потому что стыдится и ревнует. И все же Химэгими было трудно поверить в это. Отчего он должен оставаться в этом мире страданий! Но он глубоко переживал, что станется с родителями, и из-за этого не отказывался от мира, он тысячи раз все взвешивал, и желание искать невидимую горную тропу крепло в нем.

В те времена жил на свете человек, которого звали принцем Ёсино. Он был третьим сыном одного из прежних государей. Принц Ёсино отличался необыкновенными способностями, не существовало такого знания, что было бы ему недоступно. Во всем том, что знают другие, в самых разных науках, он обладал редкостными способностями: в гадании и в предсказаниях, в астрологии и в толковании снов, в чтении по лицу человека. В старые времена наиболее выдающихся в науках учеников каждые двенадцать лет посылали в Китай, дабы они учились наукам той земли, но вот наступил «конец закона»,[11] лица людей и их нравы пришли в упадок, и учеников, которых направляли бы в Китай, не стало, но принц Ёсино настоятельно просил дозволения отправиться туда. В Китае его встретили с радостью, многие японцы уже успели побывать там, да и в самом Китае было немало одаренных людей, однако столь умного человека, сведущего в стольких науках, там еще не видывали, ему удивлялись, к нему относились с почтением. Один тамошний министр взял его в зятья, отдав за него дочь, которую бесконечно лелеял. Супруги полюбили друг друга, одна за другой у них родились две дочери, но после этого их мать умерла. Она была человеком из другого мира, но принц вовсе не чувствовал, что она ему чужая. Конечно, он не мог сказать этого про Китай, но в Японии он был знаком и с женами государей и с самой государыней, и с их дочерями, но такой красавицы, как его жена, он никогда не встречал. Его любовь была так сильна, что он оставил мысль вернуться в Японию, хотя это и заставляло его грустить и печалиться. Вскоре принц осознал, что страстно желает остаться в Китае и уйти от мира, но одновременно ему было жаль расстаться с дочерями — прощальным подарком жены.