Эта начинается издалека, мелодично, минорно. Отчётливо слышатся повякивания грудного ребёнка – в такт им Светик открывает ротик с невинным и жалобным личиком, вызывая у меня очередной прилив нежности. Это, в общем, колыбельная, но из гестапо. Тема усиливается тяжёлыми мелодичными акцентами, напоминающими «Скорпионс», в какой-то момент замирает, повисает в гудящей пустоте...
...и обрушивается в неизбежное громыхающее никуда.
– Маму жалко, что-то с ней случилось нехорошее, – говорю я. —...Светик! Что с тобой?!
По её щекам симметрично ползут две неподдельные слезы. (У зайчат катарсис.)
Её личико, уткнувшееся мне в плечо, вдруг – как есть, из такого вот трагического выражения, морщится, делается смешливым, губки распрямляются, слёзы куда-то пропали – и вот она уже беззвучно заливается вроде как над собой, заглядывает в недоумённые мои глаза душевно и просветлённо – ну что с меня взять, Рома, с такой впечатлительной да маленькой!
Зашелестел тёплый дождик по вечереющему стеклу.
– Куда едем, Светик?
– Не-пр-ринципиально.
– Гулять под зонтом по мокрому Камергерскому проезду.
– Яволь, майн хенераль! А можно без зонта?.. Ой, а вот эта? – находит другую песню.
– Та-а-ак... Вступительная лирическая тема льётся тревожно и недолго... Она как бы знает, что скоро по ней дадут кувалдой, – пытаюсь я спрогнозировать развитие. – Ну вот, пожалуйста. Это как в жизни – обречённость перед непреклонной грубой силой. Дух... Духаст... Духастмишь...
И ведь не могу я сказать, что мне активно не нравится – не моё, конечно, но в своём роде очень даже. Что-то типа «АС DC» или «Металлики» – только современнее, тяжелее, бесповоротнее. Злее.
На особо яростном ударнике Светик врубает звук на полную и с озорным интересом и некоторым даже удивлением смотрит за моей реакцией...
Ну – я, конечно, тащусь. Вот теперь-то мы на одной волне!
А там уже кого-то припечатывают, безысходно бьют наотмашь:
Светик в экстазе. Она выбивает ритм спиной о сиденье. Люди на светофорах понимающе наблюдают за этим танцем. Светику прикольно, как это такой взрослый Рома вникает в её музыку, – и вот уже смеётся и над ней, и над реакцией людей, и над самой собой...
Смеётся незло, тактично. Мне очень нравится она сейчас, разгорячённая и шальная, так нравится, что я даже ощущаю приятное напряжение внизу... что я даже останавливаю машину и топлю девчонку в поцелуе. Хулиганское веселье – признак нимфетки, вспомнилось вдруг набоковское посреди её закрытых глаз. Она хоть и хулиганка и нимфетка, но пока всё очень мило.
– Маринка скоро приедет из Италии, – неожиданно сообщает она. – Звонила мне сегодня. Говорит, загорелая... – добавляет мечтательно.
– И что же это она в Италии делает?
– Просто... с молодым человеком, заодно и моделью работает.
Как всё у них просто и заодно. Я представил себе Маринин зад, отсутствующую Маринину грудь и улыбнулся.
– А ещё... если тебе интересно, я недавно встречалась с Фисой. – Светины глаза испытующе блеснули справа.
Ничто не дрогнуло в моём доброжелательном лице, внимательно следящем за дорогой.
– Фиса сидит такая – у неё же теперь два мобильных – то один зазвонит, то другой... «Алё. Какой Кирилл? А, вчера у „Мариотта“? Встретиться? И что мы будем делать?.. Извини, у меня другая линия... Вадим? Какой Вадим? А, „лукойловский“ Вадим! – сегодня не могу, но завтра обещаю! У-у, з-з-заебали!..»
Светик то и дело посматривает на меня изо всех сил.
Я молчу.
– А ещё она была в какой-то сумасшедшей мини-юбке и с наращенными волосами – по пояс! А потом прыгнула в «Ягуар»!
Видимо, последняя информация была призвана меня убить.
Несмотря на все эти ужасы, мне очень приятно. Почему? Девчонка хочет моей ревности!..
Я усмехаюсь.
– Фиса давно умерла для меня, Светик. Последний раз я долбанул её об стенку – в «Мосту».
– Да, все уже в курсе.
– ...?
– Ну, я с ней виделась много раз в последнее время. А вот папа мой сказал – молодец, Роман!..
– ...?
– ...я бы с ней не то ещё сделал, та ещё эта Фиса стерва! Ну, он же видел фотографии с моего дня рождения, – кстати, я принесла несколько вместе с буком – тебе показать!..
На светофорах я рассматриваю компромат: пьяная Фиса зачем-то снимает штаны и показывает присутствующим свои отпадные загорелые половинки в открытой танге, Фиса с полуоткрытым глазом расстёгивает лифчик, Фиса с Мариной лижутся, длинно выставив языки, вот опять лижутся... Жуть.
– Фиса, конечно, эффектная, что и говорить... – обиженно замечает Светик. – Я её знаешь как к Маринке ревновала!.. – то есть, фу, наоборот – Марину к Фисе! Ну, а теперь всё пропало. Хотя я знаю, что буду любить её всегда!
– Короче. У нас такой... не треугольник, но квадрат. Мы с тобой, Светик, – сторона страдательная, а эти две – агрессорши. Но от перемены мест слагаемых сумма-то не меняется! – весело заключаю я, удивлённый ясности давно напрашивающегося вывода.
Света тоже смеётся. Она, оказывается, недавно даже придумала на эту тему стишок – но теперь забыла. Мы уже шлёпаем по лужам, рассекаем густой озон. Одной рукой я держу её тончайшую податливую кисть, другой – её бук, который сейчас наконец-то рассмотрю. На ней сегодня почти нет косметики, милое детское лицо, вдруг ожившие глазки... Раструб клешей играет лужами. Грудки дёргаются туда-сюда (значит, они есть!!). Досужий народец с летних столиков разглядывает замечательную пару.
Гуляем!..
Здесь как на Арбате, только короче. И чище. Да что там – цивильнее в тыщу раз.
«Арт-кафе» полно чудовищ. Они пялятся с картин и отбирают у нас пространство. И без того тесная древнеримская колоннада тянется к барочному фонтанчику. Я пытаюсь разъяснить Светлане сей вымороченный постмодерн.
(Когда-то был я виноторговец и знавал московских рестораторов. Здесь, видишь ли, всё в традициях средиземноморского стиля, даже хозяин тот же, что в «Театро Медитерранео». Камень, лепнина в ракушках, мрамор, стекло...)
А Светик и без моих объяснений всё понимает. «В своё время» захватывала её история искусства. Ван Гог – любимый художник! Перечитала всё, что про него написано. С упоением рассказывает она историю о том, как он отрезал себе ухо.
Оказывается, она рисует сама – немного даже в импрессионистской манере – и хочет поступать на следующий год в Суриковское, и кстати, по специальности «дизайн интерьера».
...ну разве это пустышка? – чувствует, читает, рисует, интересуется! Стремится!..
А сегодня она вообще особенная... Ага, в лице меньше того сурово-отречённого выражения, которое не пойму я никак. Больше в глазах света. Больше в них ответа. И телефончик почти не звонит.
– Что с тобой сегодня, Светик?
– Ничего. Просто... рада тебя видеть.
...бог мой. Неужто дождался?!
Всё вокруг наливается смыслом.
Я открываю её бук. Собственно, никакой это не бук – несколько удачных подростковых фото. Пара полуобнажённых отретушированных снимков из журнала «XXL» (однако!), где она, такая розовая пастельная нимфетка, куртуазно возлежит на шикарном диване. Я вдруг отчётливо и радостно вспоминаю о том, что я же фотограф!.. И уже думаю о том счастливом моменте, когда я творчески её растиражирую, когда моё видение изменчивой этой и прекрасной натуры (целый космос!) украсит её портфолио, отзовётся огоньком понимания и, может быть, благодарности в хулиганских этих глазах.
Кстати, прекрасные портреты на фоне природы получатся в том же доме отдыха! Завтра же буду говорить об этом с мамой.
– А не надо, я уже договорилась.
– !!?
– Да-а, вот как-то отпустила меня мама, хотя такого ещё никогда не было – ну, чтобы одну, с мужчиной, с ночёвкой... А я ей сказала, что мы едем кататься на лошадках. Там ведь будут лошадки, правда?.. То есть не-пр-ринципиально – ничего страшного, если и не будут, мы всё равно поедем, но... я так хочу, чтоб бы-ы-ыли – ну хоть одна какая-нибудь хроменькая! – и жалобно так заглядывает в мои подпрыгнувшие глаза. – Ой, а у тебя я-я-амочки!..