Мама пыталась казаться спокойной, но вся светилась тревогой. Она напускала на себя бодрый вид, но нижняя губа сильно оттопыривалась так, что было видно блестящую слизистую оболочку. Мать была уже в том возрасте, когда кожа на лице теряет упругость и обвисает мешком, точно великоватая рубашка. Когда она смеялась, кожа собиралась гармошкой, и мама становилась похожей на пенек, а других выражений ее лицо не принимало. Зато у нее были роскошные каштановые волосы - густые, почти до пояса. Когда мама делала пышный начес - лишь одна прядь спадала на лицо, она была под стать кинозвезде.

Меня бил озноб. Мать пошла в гостиную и затопила камин, хотя на дворе стояло лето. Я слышал, как она ломает бересту и гремит кочергой. Вдруг стало как-то необычно тихо.

Слепящий свет озарил кухонное окно. Словно солнце прорвалось сквозь хмарь. Но на дворе, по-прежнему, шел дождь. Я с трудом приподнялся. Удивленно присмотрелся и увидел, что свет идет из гостиной.

– Что случилось? - крикнул я, но ответа не последовало. Шатаясь на слабых ногах, я поплелся на свет. Мама застыла перед камином в позе фехтовальщицы с кочергой в руке. Свет шел из камина. Желто-белый, слепящий.

– Ма, назад! - крикнул я.

Мама попятилась, не выпуская кочергу из рук. Свет проследовал за ней. Из камина выплыл сверкающий шар. Он искрился как раскаленное добела железо, немного покачиваясь, словно плыл по воздуху. Шар приблизился вплотную к кочерге и остановился, вибрируя. Вдруг мама начала светиться. Кожа издавала голубое свечение. Волосы поднялись и торчали во все стороны.

– Брось! Брось кочергу!

Но мать стояла как завороженная. Пятилась шаг за шагом, постепенно отводя кочергу в сторону. Шар неотступно следовал за кочергой. Мать повела кочергой быстрее - шар притянуло к кочерге как магнитом.

– Черт, да бросай же скорей!

Но мать вдруг начала кружиться с кочергой. Вертеться словно метатель молота, пытаясь стряхнуть с себя чужака. Шар не отставал. Мать закружилась еще быстрее. Так что в воздухе засвистело. По кочерге пробегали искры. А шар словно прилип к концу. Тяжело дыша и широко раскрывая рот, мать продолжала наращивать обороты. Вскоре вокруг нее образовалось сияющее кольцо, глория, нимб электричества. Она уже не могла остановиться. Кружилась и кружилась как волчок, пока все не зажужжало, не запело, пока по всей комнате не расползлись голубоватые огни. Прибавила еще. И еще. Нет, это было за пределами человеческих возможностей.

И тут она выстрелила. Кочерга вылетела как из пращи, шар - за ней. Ударилась о стену - бабааах! От грохота уши свернулись в трубочку, в нас полетели щепки. И тишина.

Меня отбросило и повалило на пол. Я с трудом оторвал гудящую голову от пола, отряхнул мусор с волос. Мать сидела на заднице, раскинув ноги, рот округлился в маленькую букву "о". Тут только мы поняли, как нам повезло. Мы встали и нетвердыми шагами пошли к стене.

Там зияла дыра. Огромная сквозная дыра, словно кто-то пробил стену кулаком. От кочерги не осталось и следа. Ее не было ни внутри, ни во дворе, и мы долгое время считали, что она каким-то образом дематериализовалась.

Но осенью кочерга неожиданно нашлась. Она затесалась в зарослях соседской смородины, ржавая и загнутая штопором.

Я измерил точное расстояние. Девяносто восемь метров пятьдесят сантиметров. Мировой рекорд в метании молота для женщин.

Непогода стихла, а я все лежал прикованный к постели. Жар не спадал двое суток и постепенно сменился сильными головными болями. Суставы немели, глаза не выносили дневного света, горло затекло и покраснело. Все тело налилось свинцовой тяжестью, было подорвано как корабль, медленно уходящий в морскую пучину. Я был не в силах пошевелить рукой, мне было больно глотать. Как принято в Турнедалене, мы обращались к докторам только в крайнем случае: это был самый верный способ отправиться прямиком на тот свет. Вместо этого отец сходил к ученому соседу - у того была знахарская книга на финском языке, по которой он ставил диагноз: менингит, корь, сенная лихорадка, рак головного мозга, свинка или диабет. Потом начался кашель и насморк, и стало ясно, что я заболел летним гриппом. Самым настоящим гриппом с болью в носоглотке, но в целом - неопасным. Ниила пришел было навестить меня, но развернулся с порога, едва почуяв запах хвори.

Наступила жара. Грозовой фронт наделал дыр в воздушных массах, разметал их и расчистил дорогу для континентальной жары из Сибири. Небо нависло над нами, как цирковой шатер с голубым-голубым куполом и неподвижным зноем. На болотах мириадами плодилась мошка, канатный паром без устали возил пассажиров на пляж в Эсисаари, а казино "Альтенбург" развернуло свой золотисто-красный салон прямо посреди поля, расставив тиры, однорукие бандиты и другие всевозможные аттракционы, где спускала свои карманные денежки местная детвора. Директор казино, обнажив торс, волосатый, как у матерого медведя, и напялив на седую гриву ковбойскую шляпу, расхаживал по заведению, зазывая гостей:

– Десять выстрелов за пятак! Десять пятаков за выстрел!

Сам я хворал дома, пот тек с меня в три ручья, и я просил, чтобы возле моей кровати оставляли кувшин с водой. Я пил ведрами, но в туалете удавалось выдавить из себя лишь пару бурых капель. Лицо заплыло и распухло от зеленых соплей: высмаркивая их, я до крови растер нос. Взялся было за гитару, но не смог из-за сильного пота и головокружения. Вместо этого я задремал, слушая глухое бормотание шмеля, который искал путь наружу, запутавшись в сетке от комаров, а те наоборот лезли внутрь, тыча в дырочки острыми жалами.

Постепенно простуда отступила. И вот однажды рано утром, когда уже начинало припекать солнце, я проснулся и потянулся за кувшином. Жадно выпил воду и смахнул капельки с уголков рта.

Тут ко мне вернулась память. Мысль, засевшая в глубине сознания, которую вытеснили жар и кашель.

Я оделся как на пожар. В спальне храпел отец. Я неслышно выбрался наружу на яркий свет. Попытался вспомнить, сколько времени пролежал в горячке, сколько прошло дней. С самыми дурными предчувствиями сел на велосипед и отправился к дому Ганса.

Еще по дороге к дому я почуял вонь. Удушающую. Едкую. Чем ближе я подъезжал, тем крепче становилась вонь. Слаще и отвратительнее. Я зажал рукой нос. Глянул на картофельное поле, где стояла высокая ботва. Сарай, крысиная тропа. Бензиновый бак!