– Очень давно.

– Пожалуйста. Я хотела бы увидеть это прямо сейчас, если можно.

– Вначале – ванна и еда. Я принесу вам этот предмет.

– Сейчас, прошу вас.

Вильям пожал плечами.

– Как хотите.

– Дьявол, как приятно, – сказал Стивен, расслабляясь в горячей воде. – Чертовски приятно.

– Согласен, – пробормотал Мэттью из своей бочки в паре ярдов от него. Он закрыл глаза и откинулся назад. – Спасибо тебе.

– За?

– Помог Фионе. Помешал Пси-копу…

– Эй, поверь, всегда рад. Итак, Мэттью. Ты тоже часть этого сопротивления?

– Иногда.

– Вы именно так познакомились с Фионой?

– Нет. Мы встретились в норах.

Стивен сел.

– Мне казалось, что норы – это карцеры для изоляции.

Мэттью кивнул.

– Они поместили нас слишком близко.

И тут он увидел клеймо на Мэттью. П12. Разглядев его, он испытал вспышку возмущения, и Мэттью ее заметил.

– Прости, – сказал Стивен. – Я просто жалкий П8.

– Никто не может изменить то, какими мы рождаемся, – сказал Мэттью. – Важно то, что мы делаем с тем, что нам дано. А ты… Без тебя мне и Фионе пришлось бы совсем несладко. Еще как несладко.

– Не знаю. Фиона та еще девчушка. Она бы что-нибудь придумала.

– Она поразительная, – согласился Мэттью, и Стивен обнаружил, что ему не нравится его тон.

Изображение слегка размывалось, словно кристалл был не полностью совместим с устройством для чтения. Или ей мешали слезы, которые она смахивала с глаз.

Лицо дедушки Манки заполнило экран.

– Фи, если ты смотришь на меня сейчас, значит, я мертв. Я оставил для тебя несколько кристаллов, не зная, когда и где ты наткнешься на них, но я уверен, что их не передадут, пока я не окажусь в могиле. Итак.

За свою жизнь я вырастил двух детей, Фи, и ни один из них не был моим собственным. Первый – твой отец, второй – ты. Извини, что тебе не хватало твоего отца, – я знаю, что мало говорил о нем. Когда я нашел его, он был совсем маленьким. У меня ушли годы, чтобы узнать, что произошло с ним, что сделало его таким, каким он стал. Его мать умерла, сжимая его в объятиях, – умерла, убитая нормалами. Они оба были телепаты и, думаю,… По-моему, уходя, она забрала что-то с собой и оставила что-то взамен. Я не встречал больше никого столь напористого и бесстрастного одновременно.

– Я ненадолго потерял его из виду, и когда встретил, он отдал мне тебя. Я ничего не знаю о твоей матери, Фи. А твой отец… – Его лицо выражало не то боль, не то сожаление, или оба чувства одновременно. – Твой отец не хотел, чтобы ты была в Пси-Корпусе. Он совершенно ясно заявил об этом. Более чем ясно. И ты знаешь, как я отношусь к этому. В любом случае я пообещал, что позабочусь о тебе, хотя меньше всего на свете мне хотелось воспитывать еще одного капризного ребенка.

Но ты оказалась замечательным ребенком. Ты воплотила в себе все, чего лишен твой отец. Ты обладаешь страстностью, добротой, умением любить, искренностью. Твой отец – неплохой человек, просто он холодный, очень холодный. Думаю, его поступок, когда он передал тебя мне, надо считать самым сильным проявлением любви, на которое он только был способен, – или вторым по силе. Так что считай это комплиментом.

Мысли скачут, сразу начинаешь думать о собственной смерти, а я терпеть этого не могу… Итак, две вещи.

Первое. Если я мертв, а ты жива… Сюрприз, малышка: теперь ты – глава Сопротивления. Я раздувал этот костер чертовски много лет, и теперь появился небольшой дымок. Так что я скажу тебе, где найти информацию, которую я, скорее всего, взорвал, – ячейки, связные, маршруты подпольных перевозок, все хорошие рестораны на этом пути, ля-ля-ля. Ты можешь продолжать, а можешь – не продолжать. Если нет, передай кому-нибудь еще – я мертв, мне уже все равно.

Он снова остановился, и его брови изогнулись в изумлении.

– Нет, подумать только, мертв. Послушай, Фиона, это важно. Сто пятьдесят лет тому назад телепатов не существовало. Мы все еще в начале пути, но тенденция проявилась с самых первых дней. Слушай, Фи. Телепаты есть в каждой стране, в каждом этносе, в каждой религии. Но они – твой народ. Мы становимся народом, и это неизбежно, потому что нормалы никогда до конца не примут нас. Мы должны найти способ объединиться. Пси-Корпус – они нашли один ответ, но это неправильный ответ. Совсем неправильный.

Сопротивление – тоже не ответ, Фиона. Это поиск ответа. Это попытка создать возможные варианты, создать пути, из которых можно выбирать. Когда я был молод, я не думал, что существуют важные вещи. Мне просто нравилось создавать неприятности. Я думал о себе как о воплощении хаоса, распространяющем анархию просто ради забавы. Век живи – век учись. И теперь я хочу, чтобы у моего народа был выбор. Если дать возможность выбрать, многие из нас неминуемо набредут на правильный путь для тэпов. Есть очень простое слово для того, о чем я сейчас говорю, но простые слова зачастую теряют свой смысл, когда ты слишком часто их произносишь. Свобода. Это слово очень хорошо подытоживает все сказанное, когда дополнения уже сделаны.

Итак, это было Первое, и очень длинное Первое. А вот и Второе, совсем не такое долгое.

Второе. Я люблю тебя, Малышка. Действуй.

Стивен лежал и смотрел в потолок, – он никак не мог заснуть. Казалось, все шло в соответствии с планом, но что-то беспокоило его, почему-то ныл затылок.

Немного спустя он сдался, залез в свободные штаны, которые дали ему монахи, и, шлепая, вышел в коридор. Он добрался до пещеры-храма. Была ночь, и единственным источником света были свечи на алтаре.

Пока все хорошо. Он достиг двух первых целей – завоевал доверие Фионы и вытащил их из лагеря для интернированных. Он сумел проникнуть в подполье. Так что же беспокоило его?

Лагерь сильно подействовал на него, сильнее, чем он хотел признать. Он никогда не испытывал особых симпатий к беглым, но никто не заслуживал такого обращения. Но когда Корпус станет сильнее, несомненно, он исправит это положение. Лагеря плохи, потому что их контролируют нормалы. Тил-Монтойя – он просто "гнилое яблоко", типичный бандит, считающий, что ему все позволено. Черт, но если бы он оказался на месте Монтойи, если бы ему приказали сделать Фионе ребенка, разве он поступил бы иначе?

Он ощутил неожиданный прилив гнева и стыда при такой мысли, и это поразило его. Ему нравилось думать о себе как о прагматике, который делает то, что необходимо. Он очень редко чувствовал себя виноватым, и вовсе не из-за похотливых мыслей. Но Фиона – он вздохнул. Он – не тупая кукла. Он должен признать, что она ему нравится, а может, даже больше, чем просто нравится. Ему было приказано охранять ее, но он делал бы это и просто так, потому что это казалось ему правильным.

И из-за этого ему будет очень сложно предать ее, когда придет время. Но согласно плану игры, это время придет лишь в будущем, возможно, в отдаленном будущем. Он сможет подумать об этом позднее, верно?

Но не это беспокоило его. Он все еще пытался понять причину тревоги, когда увидел тени, движущиеся среди свечей.

Фиона поднялась и одевалась, послушавшись молчаливого призыва во мраке поблизости. Она обнаружила Мэттью, который ждал ее в начале коридора, совсем рядом с пещерой. Несколько долгих мгновений они стояли на расстоянии ярда, молча, просто смотря друг на друга. Его глаза были похожи на блестящую сталь, полупрозрачные самоцветы…

"Это твое собственное отражение", прошептал его разум.

Она почувствовала, как поднимается ее блок, выталкивая его.

– Забавно, верно? – прошептал он вслух. – Как наши лица и тела узнают друг друга?

– Просто… все слишком быстро. Мы первый раз встретились по-настоящему.

– Нет. Первый раз, когда мы разошлись.

Он протянул руку, его взгляд был настолько пристальным, что она не могла его выносить, и закрыла глаза. Но его глаза все еще были там, лишь ярче и глубже, и тогда она действительно увидела в них себя. Ее лицо, черты которого она не смогла нарисовать в "норе". Конечно, она видела их в зеркалах, оценивала, прикидывала, не слишком ли мал ее нос и не слишком широко расставлены глаза, – но сейчас ее лицо сияло, и оно было прекрасно, и она не понимала, как смогла забыть его.