– Артём Григорьевич!..

Опять все та же супружеская чета.

– Поздравляем, поздравляем… - лучась радушием, пела медоточивая соседка, глаза же у самой опасливо постреливали по сторонам. - Такая честь, такая честь… Неужели на премию Безуглова?

Серенькое костистое личико супруга под козырьком серенькой кепки вымученно покривилось в некоем подобии заискивающей улыбки. Из кармана плащика опять торчал свежий номер газеты «Будьте здоровы!».

– Вот о ком вам написать надо, вот, - указывая на невзрачного спутника жизни, умильно продолжала соседка. - Всю жизнь за правду страдаем, никак справедливости не добьемся… Да и где она, справедливость? - вздохнула она, пригорюнившись.

Кое-как отвязавшись и заверив, что обязательно выслушает при случае душераздирающую историю их трудной жизни, Стратополох проник в подъезд, где приостановился, восстанавливая истерический настрой, частично утраченный после беседы с соседями.

Любую, даже самую мягкую попытку привести его к общему знаменателю он воспринимал всегда как посягательство на свою внутреннюю свободу. Но теперь… То, что происходило теперь, даже сравнить было не с чем.

Чувствительная, ранимая душа литератора билась, корчилась и требовала учинить в знак протеста нечто самоубийственное: ну, например, взять и отказать Безуглову, когда тот попросит о встрече. Да, но, с другой стороны, обнадежил, согласился сотрудничать, даже что-то там подписал… Неловко людей подводить.

А им его так обжимать - ловко?!

«В конце концов клялся я не вам, а Гиппократу!»

Родной двери Артём достиг в остервенении.

Однако, стоило войти в прихожую, шибануло ароматами, от которых он успел, оказывается, отвыкнуть напрочь: никотин, перегар и почему-то водяной пар. Как в бане.

Посреди комнаты растопырилась гладильная доска, возле которой стоял разобиженный Павлик в трусиках и собственноручно утюжил шорты! Белая рубашка и розовый галстук с клинообразной подпалиной висели, перекинутые через спинку стула.

– Где? - угрюмо спросил Артём.

– В кухне, - буркнул Павлик.

Стратополох прошел в кухню. Возле загроможденного чем попало стола сидела, распустеха распустехой, пьяненькая Виктория в халате и курила три сигареты сразу: одна дымилась во рту, другая - в пепельнице, третьей супруга дирижировала в такт мыслям.

«Интересно, закурить попросит?» - мелькнуло в голове.

– Дай закурить! - грубо потребовала Вика, заметив наконец Артёма. При этом окурок выпал у нее изо рта и, рассыпая искры, покатился по полу.

Стратополох нагнулся, поднял, погасил огонек в пепельнице. Потом, не спуская глаз с жены, молча опустился на табурет.

То есть попросту взяли и раскодировали. А вроде говорили, только побочные последствия уберут… Или там все уже настолько перепуталось, что потяни за одну ниточку, целый узел распустишь?

– Ну ты дашь мне вообще спички или нет? - все более раздражаясь, продолжала она. - Дальше что? Даль-ше что?! Спичек я достойна… по крайней мере… Любить твою в три обаяния мать!.. Спички дай… Спички! - взвизгнула она нарочито пронзительным голосом.

В дверях кухни появился Павлик с утюгом. Утюг фыркал и поплевывал.

– Да отправь ты ее обратно! Пусть снова закодируют!

– А ты молчи! - немедленно отозвалась невменяемая Виктория. - Сопля!

– Сам сейчас позвоню! - пригрозил сын.

– Павлик, - процедил Артём. - Ты же Стратополох, а не Морозов…

– Морозов?

– Да был один такой… юный натурал…

– М-м… - застонала Виктория. - Что ж такое? Любят - и фамилии не спрашивают… Спички мне можно вообще?..

Не выдержав, Артём поднялся с табурета и со стуком положил перед ней на стол зажигалку.

– М-м… А сигарету?

– Сигарета у тебя в руке.

Виктория непонимающе уставилась на то, что было у нее зажато между указательным и средним пальцами. Внезапно пришла в ярость, кинула окурок в стену, завыла, затопала ногами. Тапочки разлетелись по кухне.

Артём затушил искры, отправил сгоревшую до фильтра сигарету к первым двум и пошел звонить в диспансер.

– Да понимаете… - ответили ему. - Мы вообще-то хотели ей недельку отдыха дать…

– А нам?

– Что - вам?

– Нам с сыном вы недельку отдыха дать не хотите?

– Что?.. Совсем плохо?

– Совсем.

– Ну давайте хоть денька через три, - взмолились в трубке. - Очередь у нас! Хуже, чем перед выборами тогда…

– Три дня выдержим? - дав отбой, мрачно спросил Стратополох сына.

– Три дня?! - ужаснулся тот.

В кухне что-то грохнуло. Кажется, разбилось.

Пошел, посмотрел. Напольная ваза. Та самая, куда он поставил вчера большую, как кочан, розу. Сама роза лежала в луже среди обломков.

– Какие проблемы? - с вызовом спросила Виктория.

А ведь кодировали-то ее не только от алкоголизма и табакокурения. Впереди еще наркозависимость, склонность к супружеским изменам и - мама родная! - патологическая ревность. Не дай бог вспомнит сейчас про Пуговку - и прощай, кухня со всей утварью…

Стратополох скривился, как от боли.

– Уй-юй-юй-юй… - презрительно сказала Виктория. - Расхныкался! Поди Безуглову пожалуйся…

Перевести, что ли, стрелки на Президента? Всё безопаснее…

– Безуглов как раз нормальный мужик, - процедил Артём. - В отличие от некоторых…

Круто повернулся, вышел в большую комнату. Там он принял таблетку, и отчаянное беспокойство сменилось спокойным отчаянием. Потом достал из шкафа портрет.

– Не смей! - завопила Виктория, когда муж, появившись на кухне, полез прикреплять изображение на прежнее место. - Сними этого урода! Он нас зомбирует!

– И правильно делает! - огрызнулся супруг. - Вот попробуй только сорви!

Ссору прервал телефонный звонок. Так и не успев водрузить портрет, Стратополох подошел к телефону.

– Привет, - сказал Безуглов. - Чем занимаешься?

– Портрет твой на стенку вешаю, - хмуро ответил Артём.

– А серьезно?

– Куда уж серьезней! Вот он, под мышкой.

– Выкинь его на фиг, - посоветовал Президент. - Слушай, что-то я в прошлый раз был не в лучшей форме… А разговор-то у нас вроде интересный завязывался… Короче, выходи давай. У меня тут личное время образовалось. Сейчас за тобой заедут.