– А знаешь, у кого такой привычки нет? – заметил майор. – У кого совесть нечиста.

– Ну, насчет совести вы пионерам говорите, а нам это нужно как рыбе зонтик. И вообще напрасно время тратите: меня морально не возьмешь!

– А знаешь, что я тебе скажу, Михаил Илларионович! – уже без строгости, а с легкой, не то добродушной, не то шутливой улыбкой сказал подполковник. – Дураков-то не сеют, они сами родятся.

– Понятно! – тоже улыбнулся Мишка. – Ну что ж, с дурака спросу меньше.

– Голова, я вижу, у тебя совсем не так пляшет. Давай-ка лучше о будущем думать, – продолжал подполковник.

– А что о нем думать? Мне только на волю выйти – я себя покажу.

– Ты сначала выйди, а там видно будет, где ты приземлишься, – вмешался опять заместитель начальника. – Есть голова на плечах – одумаешься, а нету – пропадешь.

– А это не ваша печаль, – пренебрежительно ответил Мишка. – У каждого своя голова – как хочет, так а пляшет.

– И кого ты из себя строишь? – все больше вглядываясь в него, спросил подполковник. – Мы ведь всяких видали.

– На том сидите, – усмехнулся Шевчук.

– А как же? На том сидим! Так что ты эти штучки брось. Давай-ка лучше о профессии думать. Какую выбираешь: слесаря, токаря, литейщика? Или, может, строителем хочешь быть? Любую!

– А у меня профессия есть.

– Это какая же?

– Вор.

– И что же ты – всю жизнь думаешь воровать?

– Я на то создан, – с напыщенной важностью ответил Шевчук. – Был вором, вором и останусь и считаю это за гордость.

– Та-ак!.. Ну, а если все будут воровать?

– Все не смогут. Это не начальником в кресле сидеть. На это сила нужна.

– Ты думаешь? – прищурив на него глаза, спросил начальник.

– Я думаю! – точно так же прищурил глаза Шевчук. – И техника нужна.

– Насчет техники – это правильно! – согласился подполковник. – Кто чему учился. А насчет силы… Может, наоборот? Сила нужна, чтобы отойти от этих дел?

– На это подлость нужна!

– А может, тоже наоборот? Как понимать подлость!

– Подлость есть нарушение воровских законов. За это нож полагается.

Сквозь кривую пренебрежительную полуусмешку, с которой Шевчук вел свой поединок с начальником, блеснуло вдруг что-то исступленное и диковатое, заставившее всех сразу примолкнуть и насторожиться: этим людям, по многу лет работающим в колониях, действительно приходилось видеть всяких, но такие тоже попадались не часто.

– И ничего вы от меня не добьетесь! – все больше распаляясь, продолжал Шевчук. – И в зону я не поднимусь, хоть режьте. Я решил жизнь посвятить преступному миру, а здесь мои враги. Чтобы бугры мне ребра ломали, табуретки на головы надевали…

– А у нас бугров нет, – заметил подполковник – у нас командиры.

– Ну, все равно бугры. Актив! Не пойду я к вам! Не пойду!

Исступление, сначала лишь блеснувшее у Мишки, разгоралось все больше и больше. Его бледное, испитое лицо стало дергаться, и он, сжав кулаки, напрягся, точно готовый к прыжку. И кажется, если бы не сидело здесь десять – двенадцать человек, он бросился бы через стол на начальника. А начальник опять смерил его пристальным, сделавшимся сразу очень спокойным, но по-прежнему изучающим взглядом и вдруг сказал:

– А палец где сбил?

Шевчук сразу замолчал, посмотрел на начальника, потом на сбитый палец и уронил кепку, но тут же нагнулся и поднял ее.

– Ногти отрастил! – как будто ничего не заметив, покачал головою начальник. – Ну? В каком классе учиться будешь?

– Ни в каком я не буду учиться, – еще больше обозлился Мишка. – И вы эти приемчики бросьте. Не подловите!

– А почему зуба нет? – опять, словно не замечая его раздражения, спросил майор.

– Не вырос.

– Будем вставлять.

– Смотрите последние не выбейте!

Шевчук дерзко, с вызовом глянул на подполковника, но на лице его опять не обнаружил ни раздражения, ни гнева.

– А чем заниматься любишь? – спросил начальник клуба. – В футбол играешь, в шахматы?

– В карты играю.

– Ну, в карты у нас играть нельзя.

– А я без карт не могу, инстинкт выработался.

– А проиграешься, чем расплачиваться будешь?

– Я не проиграюсь. Я все время выигрываю.

– Это почему же?

– Секрет знаю.

– Сколько классов-то кончил? – спросил директор школы.

– Четыре класса, пятый коридор.

– А что читал? Что любишь читать?

– Да мало ли их! – пожал плечами Мишка. – Ну, Джека Лондона читал и другие. Про любовь, про войну.

– Про преступления, – подсказал директор школы.

– Ну, это само собой. С убийствами!

– Отец есть? – спросил подполковник,

– Нету.

– Мать?

– Тоже нету. Никого у меня нету.

Больше часа шел этот поединок с исступленным, одичавшим упрямцем, решившим во что бы то ни стало отстоять втиснутую кем-то в его голову напыщенную «воровскую гордость». Люди посматривали на часы, на столе у начальника звонил телефон, и он, взяв трубку, снова опускал ее на рычаг, не прерывая разговора. А Шевчук все стоял и требовал, чтобы его отправили во «взрослую» колонию или в «режимку» – куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, во власти ненавистного ему «актива».

– Ну хорошо, Михаил! – решил наконец подполковник. – На сегодня, пожалуй, хватит. Иди поразмышляй!

– Эрудированный товарищ! – покачал головою директор школы, когда Шевчук с тем же форсом, сдвинув на затылок кепку, вышел.

– А может, его и действительно прямо в колонию со строгим режимом переправить? – предложил майор Лагутин.

– Что значит «переправить»? – вспыхнул подполковник. – Не тару, не бочку пустую берем.

– Но у нас их пятьсот человек, – заметил майор. – Мы только что приняли Шелестова, и вот рядом с ним – Шевчук. И если он с самого начала так проявляет себя, зачем нам эту заразу брать?

– Не испытав и ничего не сделав? – возразил опять подполковник. – Как же так? Да из него, может, скорее толк получится, чем из Шелестова.

– Ну, это еще как сказать! – не согласился теперь Кирилл Петрович.

– Не будем спорить! – Максим Кузьмич, взглянув на часы, взялся за лежавшую перед ним фуражку. – Можете, товарищи, идти по рабочим местам.

Антон вышел из кабинета в полном смятении. И все, что он чувствовал, очевидно, было написано на его лице, потому что Мишка Шевчук, едва увидев Антона, прошипел: