– Ну, так и есть! Шагаловка! – проговорил Шевчук.

Антон ничего не ответил, прислушиваясь, как одну песню перебивала другая, третья, точно один за другим шли взводы солдат.

Ждать пришлось долго. Наконец в коридоре послышались быстрые шаги, и в зальчик вошел невысокого роста военный. Он стал было отпирать обитую клеенкой дверь, но оглянулся и увидел ребят.

– А-а!.. Пополнение?

– Так точно, товарищ подполковник! – вытянувшись, ответил надзиратель.

– Та-ак! – Военный внимательным взглядом окинул ребят. – Ну, здравствуйте!

Шевчук промолчал, а Антон неуверенно проговорил свое «здравствуйте».

– Плохо отвечаете! – сказал подполковник. – Очень плохо! Ну ничего! Научим!

Он прошел в свой кабинет, а Мишка Шевчук развязно спросил у надзирателя:

– Хозяин?

– Подполковник Евстигнеев, начальник колонии, – пояснил тот.

– Понял? – подмигнул Мишка Антону. – «Научим!» Знаем мы, как они учат! Сейчас гнуть будут.

Ну, вот и начинается!.. Вагонные разговоры были просто разговорами, а теперь все приблизилось и стало почти, ощутимым: «Сейчас гнуть будут». В начальнике колонии, правда, не было ничего особенно страшного: открытое лицо и такие же открытые, веселые глаза, но это был «хозяин», а от «хозяина» всего можно ждать – так внушал Шевчук Антону в поезде.

Непонятно было, как отнестись и к Мишке. С одной стороны, это бывалый парень, который может знать то, чего не знает он, Антон, в этой новой, открывающейся перед ним странице жизни, а с другой стороны, что-то и пугало в нем и настораживало. Одним словом, сумятица в душе Антона была полная.

В кабинет между тем один за другим проходили люди – военные и штатские – и почему-то оставались там. «Значит, заседание будет», – подумал Антон. А в животе уже начинало подсасывать и урчать – хотелось есть. И вдруг дверь из кабинета открылась, и высокий курчавый военный с гвардейским значком на груди сказал:

– Шелестов!

Антон вздрогнул, поднялся и пошел.

– Ну так смотри! Рогом, рогом упирайся! – скорее угадал, чем расслышал он сзади себя шепот Мишки.

Антон шагнул через порог и остановился: прямо на него из-за большого письменного стола смотрели открытые глаза подполковника. Теперь он был без фуражки и видны были его светлые, соломенного цвета волосы, зачесанные назад. Кругом, вдоль стен, сидели люди – военные и невоенные, те самые, которые сюда входили. Антон растерянно оглянулся и замялся у порога.

– А что нужно сказать? – спросил подполковник.

– Здравствуйте! – тихо проговорил Антон.

– Ну, подойди ближе! – сказал подполковник. – Фамилия?

– Шелестов, Антон Антонович, – как на суде, ответил Антон.

– Та-ак! – подполковник посмотрел в дело Антона, присланное вместе с ним, перелистал его и, подняв глаза, спросил: – Ну, и как же ты теперь оцениваешь то, что с тобой стряслось?

Антон смутился. Себе он отвечал на этот вопрос в тысяче вариантов, на суде сказал перед всем залом, а здесь почему-то не нашел нужных слов. Он помялся и опустил глаза. Курчавый, большелобый военный, как теперь Антон рассмотрел – капитан, который вызвал его в кабинет, хотел было вмешаться, но подполковник быстрым взглядом остановил его.

– Так!.. Ну хорошо! Сколько классов кончил?

– Девять, – ответил Антон. – Только не перешел. Экзамен на осень, по математике.

– Да-а… – в раздумье проговорил подполковник. – А сейчас конец сентября, занятия идут полным ходом. Так где же мы будем учиться?

– А я… – Антон вспомнил Мишку Шевчука и его напутственный шепот, – я в колонию не поднимусь.

– Вот как? – удивился подполковник. – Это почему же?

– Так… – пробормотал Антон.

– А ну, глаза! – твердо сказал подполковник и, всматриваясь в Антона, повторил вопрос: – Это почему же? Ведь на все должны быть свои причины.

Потом он взял другое, лежащее рядом дело и перелистал.

– Так… Понятно!

Он переглянулся с сидевшим возле стола майором, и тот заметил:

– Тогда уж ты должен сказать: «Не поднимусь в зону». Так ведь тебя учили?

– Так… – тихо ответил Антон.

– Кто? – Антон молчал, и майор повторил вопрос: – Кто учил-то?

– Никто меня не учил, – ответил Антон. – Я сам.

– Все ясно! – сказал подполковник и, обратившись к человеку в темно-синем гражданском костюме, спросил: – Николай Петрович! А что, если нам рискнуть и определить его в десятый класс? Вытянет?

– Так он же в зону подниматься не хочет, – ответил Николай Петрович. – Что ж с ним говорить? Смешно!

– Слышишь? – сказал подполковник. – Директор школы возражает. Резонно возражает. Ничего не скажешь!

Все зашаталось под ногами Антона. Оказывается, все было так близко, почти в руках – попасть в десятый класс… И вдруг… Потрясенный неожиданной потерей этих возможностей, Антон сразу забыл о Мишке и о всех его разговорах.

– Да нет!.. Гражданин начальник!

– А у нас не тюрьма, – произнес подполковник, – У нас обычная форма обращения: товарищ начальник. А зовут меня Максим Кузьмич.

То, что страшный «хозяин», который, по уверению Мишки Шевчука, должен был его «гнуть», оказался обыкновенным Максимом Кузьмичом, совсем обезоружило Антона. Он растерянно молчал, не зная, что сказать и как сказать, как обратиться, а подполковник, окинул его еще раз понимающим взглядом, пришлепнул ладонью «дело».

– Ну, Антон! Давай договоримся: как будем жить? Ты знаешь, что мы имеем право досрочного освобождения?

– В тюрьме объясняли.

– При каких условиях возможно это освобождение?

– Если хорошо вести себя.

– Быть тихоньким, паинькой?.. Так, что ли? – спросил начальник. – Нет, нам не это нужно. Вот когда ты поймешь все, осознаешь, научишься и работать, и вести себя в обществе, тогда пожалуйста? Ясно?

– Ясно.

– Руку!

Подполковник вышел из-за стола и широким жестом протянул Антону руку. Тот нерешительно пожал ее.

– Крепче! Крепче! Вот так! Как насчет школы? Не подведешь?

– Не подведу.

– Ну смотри!.. Определяем тебя в третий отряд, девятое отделение. Это будет твой старший воспитатель, – указал он на того же курчавого военного с гвардейским значком, – капитан Шукайло, Кирилл Петрович. А теперь – в баню!