У этой двери не было ни засова, что преграждал бы пришельцам путь, ни ручки, взявшись за которую было бы легче ее отворить.

— Вот они — врата мечты, — указав на них рукой, сквозь которую как тонкую шелковую ткань было все видно, проговорил призрак.

— Врата мечты? — повторил Ри. — Странно. Почему дверь во владения бога обмана называются так красиво и солнечно?

— Мечта — она и есть обман — обещает исполнение и всякий раз обманывает, когда, исполнившись, перестает быть самой собой.

Двери открылись, повинуясь воле невидимой силы, или голосу, или чему-то иному, сокрытому до поры. Но караванщики даже не задумались над причиной произошедшего. Они во все глаза смотрели на мир, простилавшийся за дверями.

Это был сад, самый чудесный из всех, что им когда-либо приходилось видеть в своих жизнях. Вырывавшийся из его пределов теплый игривый ветерок доносил на своих крыльях сказочные ароматы цветов, дыхание свежей зелени, напевы восхитительных птиц… Рядом с этим местом казался менее восхитительным и желанным даже божественный сад благих душ, чей облик, пусть и потерявший с течением времени былой блеск, обретая новые черты взамен забывшимся, продолжал храниться в памяти тех, кому посчастливилось побывать в нем при жизни.

Тот мир раскрывал свои объятия, позволяя прийти в них, этот — звал к себе, манил, обещая все на свете и исполнение самой заветной мечты в придачу.

Но в тот миг, когда караванщики уже, отдавшись во власть чувствам, хотели войти в сад, между ними и дверью встал призрак летописца. Он молчал, не останавливая своих спутников, никоим иным образом не пытался их задержать. Но когда те, не понимая, в чем дело, подняли на него взгляды недоумевающих глаз, через прозрачную дымку — полотно призрачной плоти — они увидели скрывавшийся за дверью мир совсем иным — безликой серой массой, охапкой поблекшего, подтаявшего во власти тепла приграничья снега. И то, что еще мгновение назад казалось мечтой, стало самым большим разочарованием. И слова… Они вновь и вновь звучали в их ушах. Мечты — это обман. Надежда и разочарование — две стороны одной монеты, — говорил им собственный опыт.

То, что еще мгновение назад представлялось невозможно сложным, теперь виделось простым: ведь караванщикам приходилось выбирать всего лишь чему верить — мечтам или реальности.

И стоило им сделать этот выбор, как сомнения порвали цепи притяжения мира сновидений, поменяв господина и недавних слуг местами.

— Ступайте, — увидев в их глазах отражение понимания, призрак отступил назад. — Теперь вы свободны от обманного заклятия сна и сможете исполнить поручение госпожи Кигаль. Я же буду ждать вас здесь, следуя воле повелительницы моей души, — и, оставаясь, как казалось, не просто позади, но в минувшей жизни, призрак померк, распавшись на сгустки туманной мглы.

— Тебе страшно? — Ри подошел к Сати, взял ее за руку, стремясь не только успокоить подругу, но и успокоиться самому.

Молодая караванщица не вырвала из его горячей ладони холодных пальцев, отталкивая от себя, но лишь взглянула на него с той отрешенностью, с которой обычно смотрят на старого знакомого, привычного и безразличного, как доски в повозке. Помолчав несколько мгновений, словно прислушиваясь к происходившему в своей душе, она качнула головой:

— Нет, — произнесла она, не просто храбрясь, надеясь или веря, но зная, что все именно так. — Раз небожители уверены, что мы сможем выполнить Их волю, значит, так оно и будет.

— Неужели ты сейчас думаешь лишь об этом? Не о том, что нас ждет впереди? А если нам предстоит встретить Губителя? — он осознанно говорил те слова, которые должны были взволновать подругу, стараясь вывести ее из состояния смиренного безразличия, в котором она пребывала с тех пор, как караван покинул Керху.

Сати даже не вздрогнула, услышав роковое имя, лишь подняла на Ри взгляд глубоких печальных глаз, в которых царила грусть. "Мне все равно, — говорили они, — все самое ужасное, что могло произойти, случилось, все, что можно было потерять, я потеряла. Я более не живу своей жизнью, ибо в ней не осталось места счастью, мой путь — служение богам, помощь людям. Теперь мне не приходится бояться за себя, только за других…"

— Будь осторожен, — тихо проговорила она, глядя на Ри как заботливая сестра на брата.

— Я не дам тебя в обиду! — сжав ее пальцы, сказал тот с тем видом, каким дают не простые минутные обещания, но вечные клятвы.

— Нам нужно идти. Госпожа Кигаль говорила: у нас мало времени. Так что, — она потянула его за собой к открытой в сад двери. — Пойдем, братик.

— Братик? — удивленно взглянул на нее нее Ри.

— Конечно, — та улыбнулась.

Впервые за столько бесконечно-долгих дней он видел ее улыбку! За ее свет, сколь бы тусклым он ни был, караванщик был готов отдать все мироздание. И, все же, брат… Это было не то слово, которое он хотел услышать из ее уст.

— Конечно брат, ведь Айя и Лаль…

— Брат и сестра, — кивнул Ри, понимая теперь, что стояло за словами подруги. — Ты права… Но я никогда не смогу тебя ненавидеть, как Лаль ненавидит госпожу Айю.

— Я тоже не хочу ненавидеть тебя. Мы будем другими. Такими, какими мы захотим. Ведь мы останемся собой.

— Несмотря ни на что.

И так, взявшись за руки, они переступили границу мира снов. Стоило им сделать это, как дверь закрылась за их спинами, растворившись среди образов сада мечты так, словно ее никогда раньше и не было.

— И, все-таки, — вздохнув, прошептал Ри, глядя по сторонам, не в силах не удивляться красотами сказочной земли, — пусть даже я знаю, что это только мираж среди снегов пустыни…

— Всем нам время от времени хочется обмануться, — закончила его мысль Сати.

Ри взглянул на нее, не уставая восхищаться теми переменами, которые произошли с Сати после испытания. Из наивной самовлюбленной девчонки она превратилась в умную, заботливую женщину, слышавшую голос души, не только чужой, но и своей тоже.

— Ты права. Ладно, — он вновь огляделся вокруг, но на этот раз не просто стремясь порадовать душу или запомнить образы — картинки, которые потом можно будет вплести в полотно легенды, но и ища цель своего прихода. Ведь они должны были не только наблюдать, но и действовать. — С чего начнем?

— Нам нужно найти детей.

Их окружал сад, полный прекрасных цветущих деревьев, которые, тихо наигрывая на струнах ветра, пели задумчивую долгую песню-шорох, в которую вплетались, словно атласная нить в серую косу, трели не видимых за листьями деревьев пичужек. Под ногами густым зеленым мехом огромного спящего вечным сном зверя расстилались травы, то вставая по пояс, то припадая к самой земле, едва касаясь щиколоток ног странников. И среди буйной зелени то там, то тут виднелись маленькие головки хрупких цветов.

Они шли, раздвигая кусты, надеясь, что детишки затаились где-то совсем рядом, и, испуганные, прячась за листвой, ждут, когда взрослые придут им на помощь.

Но за ветками кустов их встречали лишь любопытные глазки-бусинки зверков, никогда не знавших ножа охотника, а потому не испытывавших страха перед нежданными гостями.

— Малыши, где вы? — пройдя уже, как им показалось, половину сада, но так никого не найдя, позвал Ри, надеясь, что, услышав знакомый голос, они непременно отзовутся.

На его зов откликнулись птицы, закричали, зашумели, словно уставшие матери, у которых и так дел невпроворот, а тут еще гости свалились как снег на голову. Заволновались деревья. Стремясь помочь в поисках, они засуетились, заметались, приподнимая раскидистые нижние ветки, спеша заглянуть под них и убедиться, что пропажа скрывается не там.

Даже звери выбрались из своих укрытий и застыв перед странниками, стали смотреть на них глазами, в которых одновременно был вопрос: "А что случилось?" и желание помочь: "Хотите, мы поищем? Нам будет проще, мы ведь знаем эти края. Только скажите, кого нам искать".

Но разве караванщики могли перепоручить другим, доверить созданиям чужого, враждебного мира выполнение того поручения, что возложили на них небожители, разве могли они обмануть Их ожидания, дав себя обмануть?