Мати страшно хотелось расспросить его обо всем: о мире сказки, из которого он пришел, о драконе, принесшем его в снежную пустыню, о том, что случилось, что заставило их отправиться в путь. Однако время шло, а она так и не решилась задать ни одного вопроса, словно что-то непонятное, необъяснимое удерживало ее. Может быть, это была грусть в глубоких, печальных глазах незнакомца или что-то еще. Сам же чужак не обмолвился ни словом, будто ничего и не было вовсе. Но в этом молчании была не скрытность, нет, нечто другое… Как если бы он опасался, что подобное знание может стать угрозой, не столько ему, сколько тем, кто был с ним рядом…
— Метель обращается с нами, как с лучшими друзьями и самыми желанными гостями, — пробормотал Атен, склонившись над картой.
— Успокойся, старина. И наслаждайся отличной погодой, пока вьюга снова не смешала небо с землей, — произнес Евсей.
— Ветер не заметает наших следов, — продолжал бурчать тот. — Они открыты взгляду любого…
Лис понял его опасения, но возразил:
— Здесь не может быть снежных разбойников. Мы уже слишком далеко ушли от города.
— От какого? — не унимался хозяин каравана. — Первого или второго? Разбойники могли кружить возле погибшего оазиса, а потом, когда того не стало, уйти вперед, в поисках другого пристанища.
— Они не дураки, Атен, и отлично понимали: долгий переход им не по силам. Надежнее было пойти в другую сторону…
— Разбойники не выбирают дорог. Они идут туда, куда их гонит ветер.
— Падальщики, они нападают только на слабую, раненую добычу. Наш караван им не по зубам.
— Банда могла пополнить свои ряды за счет молодых, крепких горожан, готовых на все ради того, чтобы выжить. Если так, она сейчас столь огромна и голодна, что способна на все. А ее вожаки достаточно умны, чтобы понимать: захват каравана — их единственный шанс продлить свое существование…
— Мы…
— Хватит! — вдруг прервал их спор Евсей. Его лицо побледнело, щека нервно дернулась. — Вы что, хотите накликать беду? Или забыли, что нельзя поминать разбойников в пустыне, что это предвещает нападение? Они всегда появляются, когда о них говорят, словно слова притягивают их, как запах крови влечет хищников.
Мужчины замолчали. Опустив головы на грудь и стараясь не глядеть друг на друга, они сидели какое-то время в тишине.
— И все же, — вновь заговорил Атен. — На эту ночь мы разобьем лагерь и выставим усиленный дозор.
— Люди начнут волноваться…
— Ну и что? Или, по-твоему, лучше лицом опасности оказаться не способными защищаться?…
У хозяина каравана слова не расходились с делами, а дела вершились быстро, не откладываемые на потом. Отдав краткие, рубленные команды, он поспешил забрать дочь из повозки чужака, куда, как он видел, та побежала под вечер.
Незнакомец сидел, опершись спиной о набитые сухими травами подушки. Его раны стали заживать, и на исхудавшее лицо лег слабый румянец. В руках он держал свиток и что-то читал свернувшейся рядом в клубок девочке. Его нашептывавший, проникавший, как ветер, в сердце, душу голос оживлял слова, делая скрытые за ними образы яркими, осязаемыми, понятными.
Увидев Атена, он умолк и девочка, словно очнувшись ото сна, приподнялась, повернулась к отцу. К своему удивлению, караванщик заметил, что в повозке еще и группка ребятишек помладше. Притихшие и испуганно сжавшиеся под суровым взглядом хозяина каравана, словно считая себя в чем-то провинившимися перед ним, они сидели в сторонке, ближе к месту возницы — там, где было теплее и безопаснее.
— Папа? — удивленно мигая, Мати смотрела на него открыв рот. Девочка по-своему поняла его появление: — Ты пришел послушать сказку?
— Нет. Пойдем со мной, дочка. Ты не можешь здесь оставаться.
— Торговец, — заговорил чужак, прочитавший беспокойство в глазах Атена. — Неужели ты думаешь, что я способен причинить зло детям? — в его голосе не было вызова, лишь грусть и готовность услышать в ответ новые обвинения.
— Тебе, наверное, многое пришлось пережить… Я вовсе не хотел оскорбить тебя недоверием. Но я пришел за дочерью. Иди же ко мне, Мати.
— Почему?! - та была готова расплакаться от обиды. — Я хочу дослушать сказку!
— Мати! — он повысил голос, что делал крайне редко, но сейчас у него не было времени спорить с малышкой. И та вынуждена была подчиниться. Бросив грустный, извинявшийся взгляд на чужака, она скользнула к пологу.
После ухода девочки тот какое-то сидел молча, сосредоточенно что-то обдумывая. Детишки, вздохнув, потянулись к выходу, но их остановило появление Лиса. Бросив на малышей быстрый, настороженный взгляд, караванщик произнес:
— Раз вы здесь — сидите тихо! Чтобы вас не было ни видно, ни слышно! — потом он повернулся к чужаку: — Я сам удивляюсь тому, что делаю, но я готов доверить тебе жизнь детей. Не подведи меня.
— Что происходит? — впервые за все время, проведенное в караване, незнакомец задавал вопрос. Он насторожился, глаза сощурились.
Лис недовольно поморщился — у него не было ни времени, ни желания что-либо объяснять — и, все же, вопрос чужака заставил его остановиться. Пристально взглянув на него, караванщик произнес: — Видать, мы накликали беду: на горизонте показались разбойники пустыни.
— Девочка…
— С Мати все будет в порядке — она с отцом… Береги детей, — В последнее мгновение, перед тем, как уйти, он вытащил из ножен меч, положил его рядом с раненым: — Вот… На всякий случай, — и исчез.
Малыши захныкали, кто-то уже звал маму, но мягкий шепот чужака успокоил их:
— Не бойтесь. Тихи. Тихо. Все будет в порядке. Я не дам вас в обиду… Двигайтесь ко мне поближе. Вот так… А теперь скажите, кто такие разбойники пустыни?
Дети, едва услышав его вопрос, забыли о своем страхе. Они были слишком удивлены тем, что взрослый не знает этого.
— Злые люди, — с готовностью ответил один из мальчиков. — Они грабят, убивают. И ничего не боятся.
— Так уж и ничего?
Ребятишки переглянулись, радостно закачали головами:
— Метель! Ее боятся все!
Улыбка скользнула по губам чужака:
— Что ж, тогда давайте попросим ее помочь нам.
— Но как?
— Так же, как вы просите у мам сладости, — улыбнулся тот.
— И она услышит нас? — малыши смотрели на него все еще с недоверием, но сквозь эти сомнения уже виднелось предвкушение чего-то особенного, необычного.
— Конечно. Только нужно очень-очень захотеть…
Разбойников было много, очень много, наверное, это была самая большая банда, с которой приходилось встречаться каравану на своем пути. Если бы они навалились всей своей мощью, торговцам пришел бы конец. Но, едва повозок достигла первая волна, как подул дикий, безжалостный ветер. Подхватив снег, он воздвиг из него стену, каждая крупинка которой была острым ледяным осколком стекла, ранившим лица, впивавшимся в глаза, хлеставшим руки.
Метель, восстав от долгого сна, выплеснула весь свой накопившийся гнев на разбойников, гоня их прочь от каравана, которому она открыто покровительствовала. Тех же, кому удалось прорваться к повозкам, встречали караванщики, и в их груди было не меньше ярости и гнева…
Бой был недолог. Спустя какое-то время часть разбойников пала под мечами, другие же, видя, что преимущество на стороне противника, схватили первое, что им попалось под руки, и отпустили назад, в метель…
Едва с нападавшими было покончено, Лис бросился к повозке чужака, в которой оставил обоих своих сыновей. Его собственное жилище достаточно пострадало, чтобы он благодарил богов, надоумивших его оставить детей с незнакомцем.
Подбежав, он резко приподнял полог… И с облегчение вздохнул: малыши все так же сидели возле чужака и слушали сказку. В повозке, которой не коснулись ни враги, ни ветра, царил такой покой, что Лис сам чуть было не утонул в нем и очнулся лишь, увидев меч — напоминание об опасности, хотя оружие и лежало в стороне и было видно, что к нему не прикасались.
Тем временем рядом уже собрались другие родители, оставлявшие детей с чужаком. В первый миг их лица выглядели испуганными, но потом они расцветали в счастливых улыбках. Забирая своих чад, караванщики молча — взглядом, чуть заметным движением губ — благодарили раненого за то, что он позаботился об их детях, защитил от беды. Скоро в повозке остались лишь сыновья Лиса. Сзади незаметно подошла Лина. Волосы женщины были растрепаны, одежда испачкана. Увидев безмятежные детские личики, она улыбнулась, прижалась к мужу, а затем, спустя миг, обменявшись с супругом взглядами, проговорила, обращаясь к чужаку: