Если бы его спросили на исповеди: «Сержант Петр Шпонар, виновна ли твоя дочь?» — он ответил бы: «Нет, ее совесть чиста, она не злоумышляла». На вопрос же, верит ли он безоговорочно в непричастность Магды, он ответил бы решительным: «Не верю».

Более всего Шпонара мучило, что Магда — его дочь, его кровь. Горькая судьба словно глумилась над ним: родное дитя, казалось, порождало ту самую всепожирающую стихию, которую он страстно и упорно преследовал всю свою жизнь. Порой мелькала мысль — может, именно оттого, именно за одержимость в поединке с огнем наказывает его судьба? Не мстит ли ему неумолимая стихия через Магду? Кто знает! Шпонар мучился и страдал невыносимо.

Вот и теперь, в полночный час, тревожные мысли не давали покоя, призраки один другого страшнее будоражили воспаленный мозг.

Он тяжело поднялся с топчана и, стараясь отогнать мучительные страхи, принялся читать вывешенные на стене правила пожарной безопасности. Но и это угнетало. Нехотя повернулся к доске приказов и мелом начал что-то чертить.

Внезапно тишину разорвал сигнальный звонок: три острых, болезненных удара. Пожарные автоматы надрывались. В дежурке засуетились, за окном бегали люди. Шпонар с бьющимся сердцем изучал показания автомата. Аппарат выдавал все новые подробности, уточнения с каждой минутой, секундой. Пожарный взглянул на блестящий платиновый диск… и тут же закрыл глаза. Как игрок, не уверенный в карте, боится открыть ее и гадает, что пришло, так Шпонар закрыл глаза в страхе перед правдой. Наконец с усилием поднял тяжелые веки и жадно впился взглядом в аппарат. Кратко, четко, безжалостно сообщалось:

«Горит! Сектор IX. Гарбажи. Млынарская».

Шпонар побледнел, зашатался. Предчувствие не обмануло. Наверняка там! Да и где бы еще? Конечно же, горит у Духаница! Огненный крестный путь начался. И трех недель не прошло! Боль и ярость на мгновение ослепили его. Но Шпонар пересилил слабость. Раздумывать некогда! Действовать — отдать приказы, все взять на себя!

Взвыл сигнал тревоги, созывая команду. Дремавшие еще минуту назад пожарные в спешке застегивали брезентовые пояса, надевали каски, перебрасывали через плечо свернутые шнуры и спасательные канаты.

Сержант выбежал во двор. У каланчи и в складах кипела работа — готовились к выезду. Из широко распахнутых дверей склада вытаскивали огнетушители, машина со снаряжением и две машины с лестницами уже стояли наготове. В свете прожекторов блестели металлические каски, холодными пятнами светились фонари в рукоятях пожарных топориков.

Шпонар — спокойный, подтянутый — отдавал распоряжения. Голос звучал громко, уверенно, мужественно.

— Проверить вентили!

Послушные руки тотчас же потянулись к помпам.

— Пан сержант, вентили в порядке! — отрапортовали из команды.

— Добро. Вперед, ребята! — крикнул Шпонар, вскакивая на платформу машины. — Время не терпит! С богом, вперед!

Пронзительная нота ля-бемоль пожарной сирены вспорола ночь; расступились ворота, в визге клаксонов, в кровавых бликах красных сигнальных ламп пожарные машины ринулись в тишину улиц: первой на шальной скорости мчалась машина со снаряжением, за ней вторая ощетинилась лестницами и подъемниками, мощный водосборник на платформе; следом две насосные машины «матадор» с экипажем и, наконец, машина с пожарниками под командой сержанта…

Глухая ноябрьская ночь, третий час. В расселинах улиц и проулков ветер порывами швыряет в лицо пыль, песок, камешки с мостовой, из садов тучами гонит ржавые осенние листья — сухой шорох вьется по плитам тротуара…

Миновали Аллеи, свернули на Свентоянскую. Вдали, над шпилями приходского костела, разлилось зарево пожарища. В окнах мелькали испуганные лица, в подворотнях жались заспанные дворники, на площадях толпы людей.

А через пустынные улицы, сдавленные длинными полосами света от фонарей, мчался всхлипывающий визг клаксонов, металлический вой бемольного сигнала.

— Горит! Горит!

Вот и улица Святого Духа. Над обрывами домов в небо впились кровавые когти огня, черной траурной вуалью извивается дым. Пахнет гарью, доносятся отчаянные крики…

Пролетели площадь, стремглав обогнули почту и с яростным напором ринулись в устье Млынарской. Здесь, в ущелье улицы, грозной красотой слепило пожарище. Горел четырехэтажный дом купца Духаница. Огонь занялся на втором этаже, порывы осеннего ветра за пятнадцать минут перебросили пламя на самый верх, багровая волна захлестывала и первый этаж. Ночная мгла рассеялась. В криках толпы, в реве огня свернули машины в большой сквер перед домом, осыпаемый пылающими головнями. Адский шум, стоны, на улице наспех выброшенные из окон вещи, горы чемоданов, даже шкафы и ковры.

Полыхнуло внезапно, пламя охватило дом столь быстро, что многие выскочили в одном белье. Огонь преградил путь жильцам верхних этажей — ждали помощи пожарников. В окнах маячили бледные лица несчастных, моливших о спасении. Женщина в отчаянии бросилась с третьего этажа на мостовую и разбилась насмерть, а пожарные уже спешили на помощь. Оттеснили толпу, быстро размотали кишку к берегу реки. Пока накачивали воду в водосборник, начали работать брандспойты. Мощные «резе» и «матадоры», снабженные ручными насосами, забирая воду из гидрантов, водопадом обрушились на первый и второй этажи. К стене мгновенно приставили пять лестниц и два подъемника.

Придерживая правой рукой брандспойт, первым бросился наверх сержант Шпонар.

— За мной, ребята! — подбадривал он товарищей.

Шестеро пожарных, следуя за ним, начали подниматься к пылающим этажам, спасительные змеи шлангов ползли за ними, закрепляемые по мере подъема скобами и веревками. На втором этаже Шпонар мощной струей воды ударил в густое клубящееся руно пламени и дыма. Огненная завеса на миг отступила, обнажив полуобгорелое помещение.

«Отсюда, видно, успели уйти», — мелькнуло у сержанта. И он оставил подоспевших товарищей добивать огонь.

Лестница кончилась, сержант закрепил карабин страховочного пояса за предпоследнюю ступеньку, схватил обеими руками поданную снизу лестницу с крючьями, поднял ее, зацепил за оконную раму на третьем этаже. Быстро и ловко выполнив маневр, начал подниматься с пожарным топориком в правой руке.

Багряная волна захлестнула два нижних этажа и кровавой гривой взвилась к третьему; длинные малиновые языки уже лизали балконы и галереи, раскаленные жала вонзались в окна и двери. Со звоном лопнуло стекло, взметнулся крик ужаса.

На балконе сбились люди, заслоняясь руками от нестерпимого жара.

В одно мгновенье сержант перебрался на балкон. Движением быстрым, как мысль, схватил на руки женщину с длинными разметавшимися волосами, поднял ее над балюстрадой и передал стоящему ниже товарищу, а тот спустил ее на землю.

Брезент! — скомандовал Шпонар.

Медлить нельзя, на балкон выбегали люди, а огонь вторгся в прилегающее помещение.

Еще несколько человек выхватил он из огня, остальных поручил команде, взяв на себя самое опасное — бешенный огненный смерч в глубине дома. Опустил защитный капюшон, отцепил карабин и, оттолкнувшись от последней ступени лестницы, перепрыгнул через окно в комнату. За ним скользнуло предательское пламя.

Начался исступленный поединок пожарного со стихией. Словно ныряльщик, Шпонар бросался сквозь огонь в поисках жертв, заглядывал в роскошные будуары, пробегал недавно оставленные спальни. Распростертое на полу неподвижное тело. Наклонился, поднял на руки и, задыхаясь в густом дыму, бросился к окну. К счастью, рядом кто-то из команды — ему и передал хорошенькую десятилетнюю девочку.

— К верхним этажам спасательные мешки! — крикнул он и снова бросился в огонь.

В этот момент огонь победно охватил левое крыло третьего этажа, оранжевой лавой хлынул вглубь. Сержант на секунду оглянулся: из алькова змеей извивалась пурпурная шея пламени. Вдохнул побольше воздуха — да, хорошо знакомый запах «ее» волос.

Этот запах не впервые преследовал его во время пожаров: пламя пахло мать-и-мачехой, листьями ореха — таким отваром Магда мыла свои длинные черные волосы.