А вот и ещё одно испытание для умения леди Олдери: сквозь залу стремительно шагает Гилл. Не доходя нескольких шагов до возвышения, он также стремительно останавливается, ныряет в глубокий поклон… и быстро выпрямляется, глядя своими вызывающими глазами прямо ей в лицо.

Сердце Легины с грохотом сорвалось куда-то вниз. Сейчас он вскинет к ней руку и громко, перебивая несмолкающий шелест окружающей болтовни, выпалит: "Гина! А ты что здесь делаешь?"

Гилл вскинул руку — и немного вскачь принялся выкрикивать строки из своей "Героической поэмы". Его молодой задор привлёк к нему всеобщее внимание: болтовня заметно стихла. Чтец размахивал руками, вскидывал голову, и так высоко бросал голос, что каждый раз казалось, что он вот-вот даст петуха. Но всё обходилось. Прочитав несколько строф, Гилл резко остановился, коротко поклонился и, поменяв позу на более спокойную, сделал паузу. Он стоял, сдержанно и задумчиво глядя опущенным взглядом куда-то в сторону.

В заинтригованном зале щелчком наступила полная тишина.

Гилл замедленно вздохнул — и всё так же не поднимая отстранённых глаз, принялся читать новые стихи. Неожиданно глубоким голосом с неожиданно новыми, бархатистыми оттенками.

…Легина перевела остановившееся было дыхание. Её сердце стучало, как сумасшедший дятел, — но зато уже на своём законном месте.

Вот и сбылось то, о чём она так мечтала последние дни. Он читает ей свои стихи. Это к ней обращёны его чарующие слова. Это для неё он, как тогда, заложил руки за спину и чуть раскачивается в такт своим словам.

Теперь он смотрел прямо ей в глаза. Его голос стал громче, твёрже. Он даже перестал покачиваться. Он смотрел прямо в её лицо.

Только что теперь толку? Теперь в ушах Легины до сих пор стоял его голос, когда он выдохнул — гра-сина…

И она вдруг почувствовала себя случайно занявшей чужое место. Как будто ей случайно достался поцелуй, адресованный другой. Как будто она с замиранием сердца прочитала пылкую любовную записку, на другой стороне которой — не её имя.

Ну и что, что его голос сейчас направлен к ней? Ну и что, что он, говоря все эти прекрасные слова, проникновенно смотрит ей в лицо? Не её он сейчас видит, не её…

Тишина. Щедрый шум рукоплесканий. Откланявшийся Гилл отходит в сторону — и как раз в сторону Гражены. Легина непроизвольно закусывает губу. Сигнал окончания этой части празднования. Как хорошо… К ней подходят, чтобы провести в комнату для отдыха. И это хорошо…

Но в тесной комнате, заполненной суетой и обсуждениями, кто в каких нарядах нынче пришёл и кто в этот раз поскупился с подарками, Легина почувствовала себя плохо. Настолько плохо, что ей захотелось расплакаться. Она встала и, отделавшись прилипчивых придворных дам стандартными словами "здесь душно, хочу воздуха", вышла из комнаты. Но в коридоре тоже было шумно и людно. Тут она и правда ощутила духоту.

Она зашагала, полагаясь на своё выработанное годами умение ориентироваться в дворцовых закоулках. Чутьё не подвело её. После должного количества ступенек и поворотов ноги вынести её к старой, толстой двери, от которой несло долгожданным холодом. Девочка с кряхтением налегла всем телом на крепкий, тугой засов чёрного хода. Когда он с треском пошел в сторону, дверь распахнулась на вечернюю улицу и Легина по инерции вылетела наружу. И остановилась, как вкопанная.

Ещё утром, когда она ехала в театр, вокруг была унылая поздняя осень, с мелким моросящим дождем и льдистой грязью под колёсами кареты. А сейчас…

А сейчас всё вокруг было покрыто ровным, чистым слоем первого снега. Он повсюду отливал загадочно блестящей, густой голубизной и весело рыжел в тех местах, где на него падал свет из окон.

Легина сделала несколько шагов по свежей, нетронутой глади снежного покрова. Её ноги мягко придавливали его к земле. Она остановилась. Было так тихо, как только и бывает во время снегопада.

Медленно, преодолевая непонятно откуда взявшееся внутреннее сопротивление, она подняла голову к высокому небу. Из его бескрайней чёрной синевы прямо на неё летели крохотные хлопья снега, падая лёгкими прохладными уколами на её лицо, на губы, на ресницы широко открытых глаз. Снежинки падали… Легина замерла, вглядываясь в их неспешное движение, в то, как они безостановочно появлялись из неведомой бездны и, не уворачиваясь, достигали её. Её, такой маленькой по сравнению с этой бездонной глубиной…

И её беды, горести и невыплаканные слёзы тоже вдруг стали тоже такими маленькими, такими пустыми… что их почти и не осталось. Они словно растворились в бесконечно тихо летящих снежных искорках.

…И пришло ещё одно чудо: Легина вдруг почувствовала, что это не снежинки падают к ней, а она сама невесомо поднимается вверх, к этому бесконечному небу, пролетая сквозь пылинки звёзд… Она по-птичьему раскинула руки — и заплакала, легко-легко заплакала…

Сонную тишину пустынной улицы нарушил торопливо-осторожный топот. Был поздний вечер; свет горел в редких окнах. Возле дома с высокой остроконечной крышей шум шагов превратился в сдержанную возню и перешёптывание. Наспех слепленный снежок легонько стукнулся в оконное стекло на втором этаже.

Тишина. После короткого совещания попытка привлечь к себе внимание повторилась. Только после третьего снежка, сопровождаемого уже сдавленными ругательствами, раздался звук распечатываемого окна. Оттуда выглянула тёмная фигура и, разглядев движение внизу, прошептала:

— Слышу, слышу. Держите.

Из окна на верёвке, тяжело качаясь, пошёл свёрток. Когда его поймали, верёвка была затянула назад, сама фигура осторожно выбралась наружу и по грубой каменной кладке принялась ловко спускаться вниз, а потом, когда расстояние до земли было уже безопасным, с уханьем спрыгнула в низкий сугроб.

В этот момент окно наверху снова раскрылось и тонкий мальчишечий голос пропищал:

— Войк, я хочу с вами!

Фигура внизу заметно возмутилась.

— Сиди дома, ты, мелочь!

— А иначе я расскажу отцу, что ты взял огневики! — с вредными нотками пригрозил тот.

Внизу началось короткое раздражённое совещание, которое закончилось тем, что Войк прошипел:

— Ладно… Только чтобы потом не жаловался, что замёрз или устал!

— Не буду! — радостно пискнул мальчишка, скрылся в комнате и после паузы стал выбираться наружу. Делал он это не так ловко, как его брат, так что компания внизу пару раз уже собиралась ловить падающее тело. Когда спуск благополучно окончился, скалолаз получил от старшего брата подзатыльник, но это нисколько не уменьшило его самодовольства.

После того, как увеличившаяся компания скрылась за углом, Войк спохватился:

— Огонь взяли?

— Горшок с углями, — ответил ему товарищ и похлопал свободной рукой по подозрительно выпирающему сбоку плащу. — Я об него гре-еюсь…

— Войк, а Войк, а куда мы идём? — громким шёпотом поинтересовался мальчишка, сопровождая свои слова дёрганьем брата за рукав.

— Хватит болтать! — оборвал их парень в короткой куртке. — Пошли скорее! И так столько времени потеряли!

Компания поднималась в Верхний город. Их путь тускло освещала проглянувшая сквозь туманную дымку половинка луны. На Тополиной улице они свернули в переулок и принялись чуть ли не на ощупь искать в глухой кирпичной стене нужную калитку.