Когда по дороге начали появляться первые местанийские города, Гилл повеселел: такими они были светлыми и красивыми. Здешние жители любили строить свои дома из белого камня, который потом окрашивали в легкие розовые, желтые и голубые тона; кроме того, богатые горожане стеклили окна верхних этажей несложной разноцветной мозаикой. Каждая улица или площадь оказывалась непохожей на предыдущую, а столько памятников, барельефов и фонтанов вряд ли бы нашлось и в самом Венцекамне.

Когда первый архитектурный восторг угас, Гилл разглядел, что почти все постройки и украшения имели несколько потрёпанный вид, а фонтаны, так поразившие его, большей частью не работали. Кроме того, в черте города нельзя было не найти не то, что парка, но даже просто одинокого деревца, клочка травы или хотя бы цветка в окне. Язык, на котором говорили здесь, оказался похож на ренийский, и через неделю Гилл уже привык болтать на нём. А вот к скорости, с которой говорили местные жители, привыкнуть оказалось гораздо сложнее. В конце концов, он стал почти каждую свою беседу предварять просьбой "говорить чуть помедленнее". Это помогало. В одном из шумных городов он купил себе что-то похожее на местный наряд: полосатые желто-коричневые чулки, узкий замшевый камзол с расширяющимися книзу рукавами, белый шёлковый шарф, завязывавшийся вместо пояса, странный головной убор с двумя длинными золотистыми шнурами, с концов которых на спину падали такие же золотистые кисточки, и короткий ярко-алый плащ. И был очень доволен собой, пока однажды не увидел крикливую заморскую птицу, своей многокрасочной расцветкой весьма напомнившей ему его нынешний вид. Гилл покраснел и на всякий случай справил себе новые обновки.

В тот же день он с огорчением обнаружил, что его кошелёк за время путешествия заметно полегчал. Впрочем, это было не смертельно. Дед предусмотрительно снабдил его адресом одного менялы-хассы, у которого он мог бы разжиться приличной суммой. Но для этого надо вначале попасть в столицу.

Гилл улучил момент, когда после ужина чародей был в относительно расслабленном настроении, и поинтересовался, когда они будут в Серетене.

— Ты разве куда-то спешишь? — лениво поддёрнул его тот.

Гилл вспыхнул:

— Мы, кажется, едем вместе и не мешало бы нам обоим решать наши дальнейшие действия!

Чародей пристально посмотрел на него. Гилл не остался в долгу и упёрся своим взглядом в его глаза.

— Через пять дней, — отрезал Кастема и ушёл в отведенную ему комнату.

Гилл с облегчением вздохнул. Формально он мог праздновать первую победу над чародеем.

Но только почему на сердце вдруг стало скверно?…

Они так и не доехали до Серетена.

В двух днях пути от столицы путники остановились на ночлег в самом красивом городе из всех, что Гилл видел до сих пор. Давным-давно какой-то король построил здесь свою загородную резиденцию, которую назвал Солнечным цветком — Айча-Нилль — и старался проводить здесь всё жаркое время года. Вскоре небольшой дворец в самом сердце густого парка оброс, как днище корабля ракушками, городом, в котором селились желавшие всегда находиться поближе к ореолу царственных особ. Потомки любившего природу короля уже не столь жаловали Айча-Нилль, но городу это пошло только на пользу: он потерял статус летней придворной дачи, а взамен стал местом, в котором с приятностью проводили время не только знать, но и завзятые театралы, художники, литераторы и прочие доморощенные философы.

Всё это, а также кучу других интересностей, рассказала Гиллу словоохотливая хозяйка гостиницы в Айча-Нилль. Гостей из Рении она привечала особо, хорошо помня, что её мать оттуда родом.

Было ещё не поздно, и Гилл, еле вырвавшись от хозяйки, отправился в плаванье по незнакомым водам. Когда он в очередной раз упёрся о непоколебимость охраны королевского дворца и с досадой поставил крест на возможности проникнуть хотя бы в парк, уже начало темнеть. С неохотой он отправился в гостиницу — да и заплутал в незнакомом городе. В общем, когда, он наконец, вышел на правильный путь к ней, чёрное безлунное небо уже было всё усыпано звёздами.

Впрочем, если бы не темнота, ему бы вряд ли удалось незамеченным пройти следом за двумя странными всадниками. Их путь, кстати, тоже лежал в ту же самую гостиницу, что было совсем неудивительно: из случайно услышанного обрывка их разговора Гилл понял — они зачем-то настойчиво ищут Кастему.

Прячась за углом дворовой пристройки, он подслушал, как незнакомцы переговорили с хозяйкой. Когда они скрылись за поворотом лестницы, Гилл выскочил во двор и заметался: ему очень хотелось узнать, что за дело у них к чародею.

— Ну же… Думай, думай! — приказал он себе. Остановился. Стал считать, какое окно на втором этаже должно означать их комнату. Слава вечным звёздам: рядом как раз растет пирамидальный тополь! Не самое удобное дерево для того, чтобы забираться на него, но жгучий интерес чуть ли не сам, в одиночку подбросил Гилла до высоко расположенных веток. Он с трудом добрался до карниза, а уже по его широкой полоске — до приоткрытого по случаю тёплой погоды окна. Прислушался. Там уже о чём-то говорили.

— …Не называй нас своими друзьями. Какие здесь друзья могут быть для лазутчика и осведомителя?

— Слишком много боли в твоих словах для трезвого и справедливого обвинения, — это Кастема.

— Это не моя боль. Это боль моей земли. И не говори, что ты не понимаешь, о чём я…

Гилл попытался осторожно заглянуть в тускло освещённое окно. Половину его загораживала спина чародея; в оставшейся части был виден край стола со светлым пятном от стоящего на нём светильника и скрытая тёмным плащом фигура одного их незнакомцев. Присмотревшись, Гилл с удивлением обнаружил, что это женщина; довольно молодая, но очень бледная и какая-то нездоровая. Весь её жизненный сок, казалось, пошёл в одни глаза — большие, чёрные, блестящие… пугающие.

Он снова отодвинулся назад, под защиту стены. Разговор пошёл тише и неразборчивее. Голоса Кастемы и чужого мужчины сплетались в тугой узел; женского голоса он так и не услышал.

Разговор закончился внезапно: незнакомец возвысил голос не то до плача, не то до проклятья. Резко наступила тишина. Потом в комнате беспорядочно задвигались. Громко хлопнула дверь. И снова стихло. Гилл заглянул в окно: Кастема стоял в той же позе. Потом он попытался прикинуть, успеет ли спрыгнуть на землю, пока не появятся странные гости. Решил не рисковать. И удачно: две фигуры вылетели во двор буквально тут же. Не говоря ни слова, они вскочили на оставленных во дворе скакунов и быстро выехали за ворота.

Немало озадаченный всей этой сценой, Гилл уселся поудобнее и решил чуток переждать, чтобы не появляться перед чародеевы очи сразу после ухода его гостей. Но этому помешал резкий голос Кастемы:

— Ты войдёшь через дверь — или тебе открыть окно?

Чуть не упавший от неожиданности Гилл сипло пробурчал:

— Да ладно…

Он с честью преодолел обратный путь и уже на земле с тоской оглядел себя: вот он какой, храбрый искатель приключений… Хоть сейчас отправляйся на рыночную площадь просить милостыню, и никто в этом перепачканном неудачнике не узнает внука королевского мажордома.

Эх-х! А на большее он, кажется, и не способен!…

Еле волоча ноги, он вошёл в здание и поднялся наверх, с усилием заставил себя надавить на тугую дверь комнаты. Чародей уже сидел за столом. Взгляд Гилла приковали его ярко освёщенные руки, крепко сжатые в кулаки. Кастема повернул к нему непроницаемое лицо — и что-то в нём дрогнуло.

— Ложись спать, — мягче, но всё с теми же непререкаемыми интонациями произнёс он.

Гилл кивнул и направился к своей кровати…

Сладко потянувшись, ещё в сонной дрёме, Гилл лениво приоткрыл глаза.

Это что — чародей так и просидел всю ночь?

— Приведи себя в порядок и скажи хозяйке сделать нам завтрак. И счёт, — даже не повернувшись к нему, приказал Кастема. Гилл набычился: да что он о себе воображает! Тем не менее, послушно встал и поплёлся выполнять его поручения.