Остаток вечера был посвящён мелким организационным вопросам: в частности, было решено, что девушки переселятся в небольшую пристройку к дому. Там у них будут не только отдельные комнаты, но и свой собственный выход в город через садик (когда тётка, явно гордясь, произносила это словечко, Гражена опускала глаза, чтобы не выдать смешливых искорок: по её деревенскому разумению этому клочку запущенной земли с парой чахлых кустов больше подходило название цветочного горшка-переростка). Маэстро пока оставался в доме, переходя в крыло, где жили слуги. Кроме того, впервые была озвучена мысль об отъезде барона домой; правда с условием, что это произойдёт лишь тогда, когда он "окончательно убедится, что его дочь не попала в плохие руки и серьёзно занята делом". Гражена склонила голову, как и положено послушной дочери, а про себя решила проявлять чудеса благоразумия и рвения к учёбе — лишь бы отец не затянул со своим "окончательным убеждением".
Но учиться оказалось отнюдь не просто. Бакалавресса постаралась на совесть, составив для них такой огромный список предметов, что Гражена однажды даже накричала на учителя: чем он тогда думал, давая своё согласие на него? Толстяк тогда очень обиделся и ответил той цитатой из Этикета Благочестия и Благородства, где говорилось о трудолюбии как отличительной черте каждого благородного человека. А пока новоиспечённым студенткам предстояло изучать историю страны, её географию, список королевских династий, обычаи жителей, геральдику, традиции разных местностей Рении, два иностранных языка и ещё кое-что по мелочам. И это, не считая того, что много времени и сил уходило на обучение Дженеве грамоте! Хорошо ещё, что в своё время Илерина успела кое-чему научить свою дочь, а у Дженевы оказалась крепкая память, так что некоторые азы она вспомнила быстро.
Дни студенток были похожи друг на дружку, как цыплята из одного выводка. Вставали на рассвете, быстро глотали завтрак, принесённый чернявой девчонкой по прозвищу Галка, которую хозяйка дала им в услуженье, и отправлялись на лекции — чаще всего, занудные. Когда наступал перерыв, они спускались во двор, где их почти всегда встречал Брутваль, и шли обедать домой или (что бывало чаще) покупали какую-нибудь нехитрую снедь у торговцев, которые к тому времени, как мухи на мёд, слетались со своими лотками на университетскую площадь, и устраивали в парке пикник. После перерыва, пролетавшего слишком быстро, втроём возвращались в классы для более свободных практических занятий. Маэстро либо помогал им, либо дремал где-то в уголке. Предвечерние часы чаще всего проводили в библиотеке, где Гражена учила Дженеву грамоте. Потом, когда начинало смеркаться и в библиотеке становилось слишком темно, они отправлялись домой, уставшие и голодные. И каждый раз Гражена с раздражением думала — когда же её отец уедет и она, наконец, сможет сбавить темп: пока же, с постоянным контролем с его стороны, это было нежелательно.
Но когда пришло время расставания и грохот копыт возглавляемой гордым Трене кавалькады растаял в предрассветной тишине, Гражена разрыдалась на груди леди Олдери. Та, как могла, утешала племянницу, видя в её слезах и свою горечь от разлуки с рано умершим отцом, но Гражена, скорее, плакала по своему навсегда ушедшему детству, по его простым мечтам и по несбывшейся любви, которая осталась там…
Вечером того же дня леди Олдери пригласила племянницу, как она сказала, "для небольшого, но серьезного разговора". После немного затянувшегося вступления о чести её знатного рода, к которому благодаря матери имела честь принадлежать и Гражена, леди перешла к похвалам благородных качеств её юной родственницы, к её "достопохвальному рвению к учёбе" и высказала свою "непоколебимую уверенность" в том, что дальше Гражена будет доставлять ей только поводы для гордости. Гражена, улыбаясь намертво приросшей к её губам улыбкой, кивала, поддакивала тётке и изо всех сил делала вид, что для неё самой высшим счастьем будет и дальше выкладываться на занятиях, лишь бы та была ею довольна.
И только вернувшись к себе в комнату и прочно закрыв за собой дверь, она грохнула вдребезги тарелку и завизжала. От этого полегчало. Тут кстати прибежала встревоженная шумом Дженева и Гражена вылила остатки гнева и разочарования в сбивчивых жалобах на коварство тётки. Она загнала её в ловушку! Ведь для того, чтобы попасть в вожделенный дворец, ей нужно, прежде всего, понравиться тётке — а та недвусмысленно показала, каким именно способом она может ей не понравиться.
Но, как потом оказалось, Гражена злилась зря. После отъезда отца вдруг стало ясно, что она может держаться взятого темпа в учёбе уже без прежнего напряжения всех сил. Теперь учиться было легче — то ли потому, что она привыкла к этому занятию, то ли потому, что объем её обязательных дел несколько снизился: она достаточно научила Дженеву, чтобы та дальше работала сама. Более того, теперь подруга помогала ей. Очень скоро выяснилось, что вряд ли нашёлся бы хоть один город — как в их королевстве, так и в соседних Местании и Ларуоне, — в котором бы бывшая плясунья не выступала, а её рассказы о путешествиях и обычаях разных земель были несравненно интереснее монотонного бубнения их старенького профессора географии; вдобавок, её знания оказались хорошим подспорьем и по части языков сопредельных держав.
Отъезд Трене оказался переломным ещё в одном: девушки, наконец, заметили, что учатся не одни. Их сокурсники, которых они раньше едва отличали от друг от друга, наконец-то приобрели человеческие лица и имена. Конечно, из-за того, что почти все студенты учились по своему собственному графику и на занятиях у разных преподавателей собирались разные по составу группы, было сложно завязывать более-менее прочные знакомства. Всё же Гражене удалось сдружиться с Лией и Терестиной — сёстрами из благородной, но не очень богатой семьи. Они были заметно старше её и поэтому в их отношении к ней проглядывали материнские чувства. Гражена, к счастью, этого не замечала, а Дженева благоразумно помалкивала.
С Дженевой же сдружился шебутной парень по имени Лартнис. Ему уже было далеко за двадцать; более того, он даже успел жениться. Его отец, хозяин стеклолитейной мастерской, хотел, чтобы сын продолжил его дело с бСльшим размахом, и поэтому послал его учиться в университет на природный факультет. Поначалу Лартнис не особо воспылал радостью к его идее, но, в конце-концов, свыкся с этой необходимостью и даже начал получать от неё удовольствие. Настолько, что когда его обучение на природном факультете подошло к концу, он уговорил отца дать ему возможность пройти ещё и курс классического образования. Своё решение он мотивировал тем, что так ему будет легко общаться с богатыми и знатными клиентами, а, значит, будет большая польза делу. Разбогатевший стекольщик, давно втайне лелеявший мысль купить дворянский герб, одобрительно отнесся к желанию сына навести лоск в своём образовании.
Так Лартнис поднялся по социальной лестнице — из университетского подвала, в котором располагались мастерские, до верхних этажей престижного классического факультета. Он легко сошёлся с новыми однокурсниками, всегда был готов принять участие в любой студенческой забаве и не особо утруждал себя собственно учебой. Две девушки-провинциалки подкупили его своей настойчивостью и целеустремленностью. Некоторое время он просто приглядывался к ним, а потом решил, что Гражена слишком большая гордячка и что более спокойная Дженева ему больше по нраву. На лекциях он стал подсаживаться поближе к ней, рассказывал разные интересные истории и вскоре эта тройка стала почти неразлучной — так как на близком расстоянии Гражена оказалась вовсе не такой высокомерной. Несколько раз он водил девушек на экскурсию по мастерским, в том числе и в свою родную, стекольную, и даже дал им попробовать выдуть стеклянные изделия, которые в полутемной комнате на не совсем трезвую голову могли сойти за стаканы.
Так что когда подошёл грустный праздник последнего листа, после которого весь университет традиционно уходил в отпуск на время затяжных осенних дождей, Гражена с сожалением восприняла необходимость сидеть дома. На эти недели жизнь во всем промокшем донельзя Венцекамне почти замирала. Девушки чаще проводили время в беседах с хозяйкой. Гражена расспрашивала тётку об обычаях двора, о монаршей семье, вздыхала — как бы ей хотелось увидеть это хотя бы уголком глаза. Леди Олдери с удовольствием говорила на эту тему, но почти всегда быстро соскальзывала на рассказы о своих придворных обязанностях и заботах: на её хрупких плечах лежала ответственность за новые наряды королевы Энивре и малолетних принцесс, а осуществляла она это, руководя Королевской мастерской златошвеек. Так что очень скоро Гражена заочно узнала привычки и характер всех белошвеек, портных и вышивальщиц, с которыми работала тётка, и могла, не задумываясь, назвать не менее трёх десятков видов тканей.