– Нет, Рита, не удивляйся, это на самом деле я. Как ты?

– В смысле? - Как же хочется спать!

– Ты извини, но, так получилось, что я в курсе дел.

– Каких?

– Твоих. И… Максима, брата Юли.

Риту будто ударило легким зарядом электричества, и голова ее проснулась. А вот глаза все равно не желали открываться. Но так даже легче было разговаривать, все происходящее казалось нереальным, а потому менее болезненным.

– Она уже общественность моей бывшей школы на ноги подняла? Размах… Успокойтесь, Татьяна Николаевна, все уже кончилось. Я виновата, исправлюсь. Я вернулась в семью, к мужу. Все?

– Я совсем не поэтому… - вообще-то свою миссию можно было считать оконченной, с Ритой все в порядке, все живы и дома… Но - Максим? С мальчиком-то - беда…

– Рита, мне кажется, тебе не должно быть все равно, ведь то, что происходит с Максимом… - Татьяна Николаевна говорила горячо и взволнованно, чувствуя себя по-дурацки (все-таки лезет не в свое дело) и в то же время ощущая какую-то непонятную ответственность за всех этих… детей. Конечно; детей, ведь Рита, Юля - они ее ученицы, а уж Максим - совсем ребенок даже по возрасту. «Мне больше не о ком заботиться», - печально екнуло сердце. Что ж пусть так…

Рита некоторое время молчала. Таня не выдержала этой паузы.

– Даже если он тебя больше не интересует…

– Я не знаю, почему я должна вам это говорить, - вдруг медленным и тягучим голосом перебила ее Рита, - но я люблю его больше всех на свете. Я люблю Макса, как вы верно заметили, брата Юли. Я уже не девочка, Татьяна Николаевна, хотя, возможно, вам трудно это себе представить, и в жизни было и хорошее, и плохое, была семья, есть сын. Но я ничего этого не помню. Я родилась в тот день, когда встретила Макса. Теперь это все кончилось. И я просто умерла. Вы разговариваете с трупом, Татьяна Николаевна!

– Но ты же сама выгнала его! - закричала Татьяна Николаевна, Таня, Танечка, не учительница вовсе и не пожилая женщина, а девочка, которой нужно, просто необходимо, чтобы фильм, книга про любовь закончилась хорошо, чтобы влюбленные были вместе. - Как же ты могла? Зачем?

– Вы, простите, всего не знаете…

– Увы, я все знаю! Я понимаю твой ужас, твою боль. Но я не понимаю, отказываюсь понимать, как можно было так просто выгнать любимого человека?

– Черт… Да у нас не могло быть ничего реального, поймите вы! Да с какой стати…

– Ты помнишь, что я тебе сказала: он бросил институт, собирается в армию. Тебя это не пугает больше, чем все ваши трудности, чем Юля?

– Больше, чем Юля, - усмехнулась Рита, - может напугать только атомная война.

Они мчались по Суворовскому бульвару навстречу друг другу сквозь снег, не замечая людей, вспархивающих в испуге из-под их ног голубей. Бег получался тяжелый, вязкий, как во сне, потому что снег, как водится, не был убран, и даже на пешеходных дорожках лежали сугробы. Он бежал от «Арабской», она - от Тверского. Лица у обоих были испуганные, как будто они опаздывали на самый последний самолет, улетающий туда, где им надо быть непременно, иначе случится непоправимое. Поэтому так отчаянно вскидываются руки при каждом неудачном попадании в особенно большой сугроб, поэтому на глаза наворачиваются горячие слезы, которые мешают, мешают разглядеть, что там, за снегом, за этими идущими куда-то людьми, вернее, кто там? Это он? Нет, это не может быть он, этот идет слишком спокойно и неторопливо. Она? Это не может быть она, потому что эта села на скамейку и что-то ищет в своей сумке… Снег, сумерки, слезы, а вдруг я не заметил? Вдруг я пробежала мимо?

Они упали друг другу в объятия и обнялись так сильно, как только могла позволить зимняя одежда.

– Я идиотка, я дура, я ненормальная, - плакала Рита.

– Не надо! Это я - кретин распоследний. Я заслужил все это, - и опять ему пришлось слизывать ее слезы, градом катившиеся по щекам.

– Ты не посмеешь! Ты не посмеешь уйти от меня! - Она вдруг схватила его за плечи и начала встряхивать и говорить требовательно и строго. - Теперь все: глупости свои - забудь! Завтра ты переезжаешь ко мне. Послезавтра ты знакомишься с Ванькой.

– Разве так правильно? - шептал он, глядя в ее глаза, которые жили, светились. - А вдруг он меня не воспримет?

– Этого не может быть, - убежденно ответила Рита. - Он очень хороший человек и воспринимает всех, тем более, что мне он доверяет. Но…

– Что… но? - испугался Макс.

– Юлька… - еле слышно сказала Рита.

– Рит… Тут есть одна идея. Правда, не моя, мамина. И он рассказал ей…

…как было дело. Макс, как обычно, лежал на своей кровати, созерцая потолок. Вид у него был еще тот: синий цвет лица, темные круги вокруг глаз, у рта появилась горькая складка, которая взрослила, вернее, старила его лет на десять. Темные кудри в беспорядке, грязные, на щеках - трехдневная, как минимум, щетина. И пустой взгляд в потолок, в одну точку.

Дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял отец с радиотелефоном в руке. Из-за его плеча выглядывала мама, нервно хрустя ухоженными пальцами.

– Мася! - ласково сказал отец. - Возьми трубку!

– К чертям собачьим, - спокойно ответил тот.

– Мася, сынок, это Рита, - громко зашептала мама.

– Что? - Макс приподнялся на локте и уставился на родителей. - Кто? - И он со страхом покосился на телефон.

– Это Рита! - вновь зашептала мама. - Она сказала: мы идиоты, мы сами убиваем любимых людей…

Макс одним прыжком подскочил к Володе и выхватил трубку у него из рук. Больше он ничего не видел, а ведь Володе пришлось подхватить маму на руки и отнести на диван - ноги ее не держали…

Потом Макс выскочил из комнаты и бросился в ванную. Там он был с полчаса и все время пел арию тореадора. Когда он вышел, свежий и благоухающий, взгляд его снова был мрачен. Исподлобья взглянув на родителей, он процедил:

– Как бы скрыть все это от сестры? Опять ведь что-нибудь удумает!

И тут Людмила Сергеевна сказала решительно:

– Уезжайте куда-нибудь. Недельки на две. Я возьмусь за нее, вправлю ей мозги, чего бы это ни стоило.

– А если не получится? - с сомнением спросил Макс.

– Я еще пока ее мать, - твердо ответила Людмила Сергеевна. - Уж как-нибудь справлюсь.

Откровенности ради надо отметить, что она совсем не была в этом уверена. Но сейчас важно было другое: Макс приходит в норму и это надо закрепить. Так или иначе. Правдой или неправдой, не имело значения.