Изменить стиль страницы

Часть ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Нет необходимости говорить о том, что надежды Солтена Гриса на быструю казнь не оправдались. Если бы его казнили, то у меня не появилась бы возможность рассказать конец этой истории вам, себе самому и всему Волтару. (Да здравствует Его Величество Вулли Мудрый!)

Дабы не шокировать вас и не нарушать правила приличия и этикета, врываясь к вам без доклада, возможно, мне для начала следует представиться.

Я - Монти Пеннвел, недавний выпускник Королевской академии искусств, среднего веса, среднего достатка и, согласно мнению моей матери и бесчисленных родственников, близких и дальних, имею шанс ниже среднего добиться чего-либо в жизни, если не оставлю своего глупого намерения стать знаменитым писателем. Здравствуйте!

Мое знакомство - и, я думаю, ваше - с этим странным делом под названием "Миссия "Земля" началось довольно любопытным образом.

Должен вам сказать, что каждый месяц я обязан завтракать с моим двоюродным прадедушкой, лордом Дохлом, в здании Королевского суда и тюрьмы на холме на окраине Правительственного города. Эти завтраки, составляющие часть семейного заговора против меня (в котором принимает участие вся моя бесчисленная родня), имеют целью проведение со мною бесед воспитательного характера, в результате которых я, внезапно изменив свои взгляды на жизнь, могу прийти к решению заняться наконец делом и добиться определенного положения в обществе, соответствующего моему возрасту, и так далее. Лорду Дохлу хотелось бы, чтобы я занялся изучением права. И каждый месяц я должен выслушивать от него, каким образом мне строить свою жизнь: он считает "писак" никчемными людьми, в особенности тех из них, которым еще ничего не удалось опубликовать. Конечно, он желает мне только добра. Как, впрочем, и все остальные.

Итак, я сидел в кабинете прадедушки, ожидая, пока он закончит глубокомысленную беседу о том, почему он обязан отрубать кому-то голову. Вокруг суетились его подчиненные, освобождая кой-какие кабинеты, которые, как оказалось, были переполнены, и поднимали при этом в воздух невероятное количество пыли. В широком луче желтого полуденного солнца, пробивающемся в высокие окна кабинета, вились мириады темных пылинок - свидетельство бурной деятельности клерков.

Неожиданно в голове моей родились несколько поэтических строчек: я назову стихотворение "Ода танцующему воздуху". Оно уже звучало у меня в голове, но мне было не на чем его записать.

– Мямли, - обратился я к старшему клерку (мог ли я представить себе тогда, чем обернется моя просьба?), - принесите мне листок бумаги, только быстро!

– Молодой Монти, - ответил мне старый Мямли, - бумага - ужасно дорогое удовольствие, поэтому вам должно быть стыдно изводить ее на всякие глупости. - Он посмотрел на тележку, в которой перевозил на новое место свои бумаги. - Вот, - проговорил он, протягивая мне пачку рассыпающихся от старости листков, - можете писать здесь, на обратной стороне.

Перестав наконец чихать, я взглянул на листы, которые мне дал старый Мямли: на каждом стоял штамп "совершенно секретно".

– Подождите, Мямли, - сказал я. - Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Похоже, это секретные документы.

Мямли глянул на листки и пожал плечами:

– Такой штамп стоит на всех документах. Королевский заключенный имеет право на конфиденциальность, по крайней мере пока он не казнен, а после его смерти все записи и документы по делу подлежат уничтожению. Каким числом датированы бумаги? А, прошло уже почти сто лет. Едва ли это можно назвать текущим делом, не так ли? Поэтому не забивайте себе голову пустяками, Монти. Весь этот мусор мы отвозим в дезинтегратор: нам нужно освободить место для новых бумаг.

Мой взгляд упал на последнюю строчку последней страницы: "Так будьте же снисходительны! Ради всего святого, не надо меня пытать! Просто быстро казните меня! Солтен Грис".

– Постойте, - сказал я. - Наверняка они не сделали того, о чем просил этот бедняга, иначе этих документов не было бы здесь!

Мямли с некоторым беспокойством посмотрел на большую коробку, опустошением которой он занимался в данный момент, - на потертом ярлыке значилось: "Незавершенное дело. Грис".

– Ну, не знаю. Остальное в этой коробке - судебные стенограммы. Возможно, по его делу так и не был вынесен приговор, поэтому документы и находятся здесь, а может, просто какой-нибудь клерк ошибся - иногда мы сталкиваемся с подобными недоразумениями. Все-таки смешно, что на деле стоит пометка "незавершенное".

– Как интересно! - сказал я. - Вы хотите сказать, что начатое по этому делу судебное расследование так и не было доведено до конца? Расскажите мне еще что-нибудь.

– Черт возьми, молодой Монти, нам нужно перетряхнуть эти ящики до завтрака. Забирайте с собой эту чертову коробку и не мешайте мне работать.

Исповедь была довольно тяжелой, а вкупе с остальными бумагами весила столько, что я едва не надорвался, когда нес свои пыльные, рассыпающиеся на глазах сокровища через дворик здания суда к моему аэроспидстеру. Но мои мучения стоили того.

Как раз в это время на крыльце появился мой двоюродный прадедушка.

– Что ты притащил, Монти? Стопудовую оду? Похоже, ее часто читали вслух. Ха-ха-ха!

Оставив свою ношу в прихожей, я прошел с прадедушкой в обеденный зал, где он с ходу ошарашил меня сообщением о том, что говорил обо мне с верховным судьей и они решили, что будет совсем неплохо, если мне дадут в конторе место младшего клерка. И кто знает, может быть, по прошествии пятидесяти лет я стану такой же респектабельной особой, как он сам.

Едва сдерживая охвативший меня ужас, я с трудом понимал, что он мне толкует.

– Не далее как на прошлой неделе я говорил твоей матери, - продолжал меж тем мой достойный родственник, - что, если ты будешь упорствовать в своем намерении стать писакой и будешь отвергать всякую помощь, предлагаемую тебе семьей, нам придется тебя - заметь, ради твоей же пользы - женить.

– У нее уже есть кто-нибудь на примете? - с дрожью в голосе поинтересовался я.

– Думаю, да, - ответил лорд Дохл, отрезая кусок хлеба ножом в виде миниатюрного топорика палача. - Девушка из семьи Корса. Может быть, она несколько уродлива, но не забывай, что придет время, и она унаследует половину планеты Модон.