— Вы что же это… — медленно, словно во сне, сказала она, распахивая глаза и чувствуя, как лицо невольно складывается в детскую гримаску наивного удивления. — Вы это все мне назло затеяли?

Не было больше ни слов, ни эмоций, только это бесконечное, невыразимое, какое-то беспомощное даже изумление. Кэсс смотрела на Эскера жадным взглядом, стремясь рассмотреть его получше, увидеть что-то за тонкими чертами лица и ладно сидящим мундиром, то, что заставляет людей совершать вот такие вот поступки. И не могла найти этого — какой-то дополнительный орган, или какой-то особенный контур, или что-то в лице, в глазах, в жестах; не было ничего такого, что явственно отличило бы штаб-капитана Эскера Валля от всех прочих людей.

И тогда она положила на стол тонкий лист пластика, который до сих пор держала в руке.

— Вот, Эскер. Прочтите.

Штаб-капитан презрительным жестом взял листок, наскоро пробежал глазами, хмыкнул.

— Я не вполне понимаю, как вы добрались до моего личного дела, но что это вам дает?

— Все просто, Эскер. Все просто, — устало сказала Кэсс. — Вы с Алгеды. Мы с вами земляки, так уж сложилось. А ваш так называемый партизан был отравлен «белой солью». Нужно родиться и вырасти на Алгеде, чтобы знать об этом яде. Он не популярен в Империи. И только вы один из всех, кто входил с ним в контакт, родом оттуда. И отравили вы его загодя; «белая соль» действует примерно двадцать часов.

— Это бред, — швырнул на пол листок Эскер, меняясь в лице. — Болезненный бред.

— Эскер, — укоризненно спросила Кэсс. — Зачем вы отравили бедного дедушку?

— Да я к нему не приближался, черт вас возьми, упрямая дура!

— Ах, это вы мне такой подарок заготовили? — прищурилась Кэсс, не без удовольствия игнорируя «упрямую дуру». Бывали люди, услышать от которых оскорбительное слово было для Кэсс лучшим подарком, ведь это означало, что ей удалось вывести их из состояния привычного пренебрежительного равнодушия. Эскер был из их числа. — Так ни я, ни кто-то из моего крыла к нему действительно не приближались, я вам уже вчера все объяснила. А вот вы — докажите, камера-то была отключена!

Эсбэшник молчал, и выражение его лица было настолько странным, что Кэсс не могла понять, что же происходит в голове у стоящего напротив человека. Впрочем, считать ли его человеком? Она прислушалась — фонило от него смесью облегчения и ненависти. Не решив, как сие понимать, она собралась говорить дальше. Теперь была ее очередь задавать вести беседу в тоне допроса.

— Эскер… вы продолжаете настаивать на том, что кто-то передал противнику данные по карте, оставленной в штабе? — спросил Полковник.

— Да. Я уже показывал вам результаты спутниковых наблюдений.

— Эскер, вы дурак, — горько улыбнулась Кэсс. — На столе в штабе лежала совсем другая карта, не та, что вы мне выдали. Карта, взятая мной у полковника Конро. И на ней были совсем другие пометки. Так кто передал информацию противнику?

— Вы не сможете этого доказать, — уверенно сказал Эскер.

— Смогу. Карту видели трое, не считая меня и Полковника; двое из них живы и здоровы. Не понадобится глубокого сканирования, чтобы это подтвердить. А к поверхностному мы уже привыкли. И это еще не все. Я могу шаг за шагом указать вам на каждую вашу ложь, на каждую ошибку. Вспомните — папка, плата, диверсия… Мне продолжать? Или уже достаточно?

Эскер встал, на краткий миг Кэсс показалось, что сейчас он опустит ладонь к рукояти лучевого пистолета. Но вместо этого он заложил руки за спину, приподнялся на носки, покачался. Посмотрел на них с Полковником с какой-то радостью во взгляде.

— Более того, — добавил Полковник непонятно для Кэсс. — Арито Онна, диспетчер, уже арестован. При аресте он оказал активное сопротивление, ранил троих, пытался покончить жизнь самоубийством. Но — не удалось.

Эскер с каким-то непонятным облегчением рассмеялся, развел руками.

— И что же вы теперь будете делать? Прикажете меня арестовать? Мой допуск еще не аннулирован!

— Ничего, — коротко ответил Полковник. — Ничего, кроме составления рапорта. Вашу судьбу решит Император.

— Эскер… — помедлив, все же сказала Кэсс. — Если бы все зависело только от меня, я бы убила вас прямо здесь и сейчас…

— Ну-ну… — перебил ее штаб-капитан.

— Тем не менее, я не могу себе позволить этой роскоши. Ваше счастье, что я думаю не только о себе, но и о своих людях. Поэтому вашу судьбу решит Император.

— Вы повторяетесь… — улыбнулся Эскер, но улыбка Кэсс не смутила. Он проигрывал так, как нужно было проигрывать по его представлениям — с улыбкой на устах и гордой осанкой. Возможно, в этом что-то и было, но уважения к нему вызвать у Кэсс не могло уже ничего.

— Что-то подсказывает мне, Эскер, что мы с вами еще когда-нибудь встретимся. И даже если вы искупите вину перед Империей и останетесь живы — я вас не прощу никогда. Запомните это.

— Ох уж, эти женские угрозы… — вполне натурально засмеялся Эскер.

Кэсс только улыбнулась в ответ.

— Вы свободны, штаб-капитан! — рявкнул Полковник так, что в штабе задрожали стены. — Покиньте мой кабинет!

Эскер четко отсалютовал и вышел; осанка была безупречна, а выправке могла позавидовать вся Служба Безопасности, вместе взятая. Но этот спектакль уже никого не интересовал, кроме единственного задействованного в нем актера — зрители даже не смотрели ему вслед.

Кэсс поднялась со стула, прошлась туда и обратно по кабинету, потом вернулась к стулу, поставила на него колено, поскребла ногтями по спинке. Полковник сел в свое кресло, взял со стола магнитное стило, повертел в пальцах, задумчиво положил обратно. Кэсс постояла еще минуту в вольной и нахальной, не положенной ни по какому уставу, позе подростка, потом все же подобрала слова:

— Что-то я ничего не поняла…

— Ты кое в чем ошиблась, — улыбаясь, сказал Полковник. — Разумеется, он затеял все не только назло тебе, хотя именно твою эскадрилью выбрал мишенью именно потому, что когда-то сталкивался с твоим братом и, видимо, ничего приятного между ними не произошло.

— Могу себе представить, — натянуто улыбнулась Кэсс. — Но разве это повод…

— А это и не был повод. И даже не мотив. Но, имея задачу навредить кому-то одному, он, разумеется, немедленно вспомнил про твою семью. Если бы здесь не было твоей эскадрильи, он выбрал бы Эрга, или Ремера, или кого угодно…

— Но когда он успел сделать такую убедительную подборку данных?

— Операции ведь планируются не за один час. Он узнал, кто пойдет в этот рейд, и составил свой якобы убедительный пакет документов. А узнал вполне законными методами — в операциях на Эйки действительно действовал агент, и я еще тогда просил прислать следователя высокой квалификации: подполковник всю голову сломал и всю аппаратуру истерзал в попытках найти шпиона.

— Это был диспетчер?

— Да, Онна был действующим агентом Олигархии уже несколько лет. Эскера завербовал не он, ему просто передали контакт. Кажется, нашего дорогого штаб-капитана шантажировали.

— Кто? И чем? — удивилась Кэсс.

— Значит, было чем, — пожал плечами Полковник. — При допросе Онны нашему СБ придется порядком попотеть — подполковник уже обнаружил, что у него стоят мощные блоки с незнакомыми нам принципами работы. Больше уже похоже на то, что он был внедрен, а не завербован.

— А когда же завербовали Эскера?

— Определенно до его прибытия сюда, — усмехнулся Полковник. — Но неизвестно пока, за сколько именно — до. Кстати, думаю, что того партизана отравил все же не он, — у него просто не было на это времени. Его ловко подставили те, на кого он работал — этого он не ожидал. А напрасно — он провалил всю операцию, которую планировали его наниматели. Ты ошиблась, но именно эта ошибка его доконала.

— И чего он хотел? — удивленно спросила Кэсс.

— Посмотри сама. Размахивая допуском налево и направо, он заставил меня гонять одну эскадрилью из четырех — вашу. Настолько эффективно ослабить Корпус не удалось бы и за неделю сплошных боев. Он пытался промывать мозги твоим людям, выматывать тебя своими «расследованиями». Особой пользы не вышло. Тогда он попытался тебя подставить, вернее, он даже заранее подстраховался на случай неудачи. Я имею в виду папку. Они с диспетчером пытались выдать Олигархии одну из машин. Не вышло. Дурное это дело — недооценивать тех, кем пытаешься играть. Для офицера СБ особенно непростительно.