Хороший парнишка. Вежливый, отзывчивый. Интересуюсь, кто такой? Сын местного палача, так-то. Все равно хороший.

Парнишка уходит, а я возвращаюсь к своим баранам. Кому нужен свет? Отражению? Нет. Снаружи свет есть. Это под маской темнота. Глазам? Мозгу? Мозгу, наверно. Идут сигналы по зрительным нервам, раздражают какие-то участки коры… Без этого раздражения не работают соседние, которые тасуют отражения. Логично? А пес его знает! Все равно, дальше – сплошная метафизика. Но гипотеза есть. Нужно проверить. Как раздражить зрительный нерв? Можно – головой об стенку. Чтоб искры из глаз. Только эффект непродолжительный. Кратковременный эффект. Есть еще фосфены. Такие цветные пятна, которые видишь, если крепко зажмуришься.

Минут десять экспериментирую и выясняю, что фосфены в правом глазу самые яркие, если посильнее прижаться углом маски к стене. Теперь нужно добавить движение. Пячусь задом, царапая углом маски по стене. Упираюсь в угол, иду на исходную позицию и вновь пячусь. На шум заглядывает парнишка.

– Сэр Богдан, вы так стенку не проковыряете. Там под штукатуркой камень.

– Важен не результат, важно действие, – объясняю я ему. – Не могу же я ничего не делать. Скучно. Характер не позволяет.

Парнишка уходит, успокоенный. Вновь вызываю образ Лабиринта и царапаю маской по стенке. Сколько царапин оставил я там? Двести? Триста? Давно сбился со счета.

Получилось!!! По-лу-чи-лось!!! Я сделал это!!! В маске зажегся маленький красный светодиодик! Теперь у меня перед глазами есть настоящий свет. Остальное – дело техники. Кружу по камере, превращая маску в инфракрасные очки. И маску Гилвы – тоже. Но ее очки пока выключены. Сюрприз будет.

Заработали очки. Вижу все в зеленом свете. Моя скромная каморка с охапкой соломы в углу совсем не похожа на комнату для желанных гостей. Но теперь все в моей власти. Кружу по камере, избавляясь от печной трубы, сковывающей руки и, заодно, на стене, напротив двери, формирую еще одну дверь. Эта дверь ведет в коридор, соединяющий наши камеры – мою, Паолы и Гилвы.

Кажется, достаточно. Выхожу в коридор, иду в гости к Паоле. Моя жена сладко спит, свернувшись калачиком на соломе. Бужу ее, зажав рот ладонью. Паола ощупывает мою руку, целует ладонь и сладко потягивается.

– Что так долго? – шепотом спрашивает она и, не удержавшись, хихикает. – Опять служба?

Я вдруг понимаю, что в камере абсолютная темнота. Паола меня не видит. Да будет свет! – беру ее за руку и веду в коридор. В дальнем конце теплится огонек свечки. Паола спешит к ней, поднимает, осматривает коридор.

– Мы где?

– Я наколдовал черный ход. Не люблю на соломе спать.

Паола уже сосчитала двери, сориентировалась и исчезла за дверью камеры Гилвы. Звякает железо. Когда я вхожу, Гилва разминает руки. Дотрагиваюсь до ее маски и включаю инфракраснные очки.

– Демоны Обода! – изумляется она. – Это зрение Лабиринта?

– Нет. Очки, в которых ты тепло видишь.

– Слегка похоже на Логрусово зрение. Но почему все зеленое?

– Так проще сделать. Я лентяй. Сейчас наколдую противогазы, баллоны с сонным газом, усыпим всех, разыщем лошадей и смоемся отсюда.

– Богдан… Только не смотри на меня как на полоумную… Я хочу остаться.

– Тебе что, гостеприимство понравилось?

– Пойми ты, если мы сейчас сбежим, назад дороги не будет. Бенедикт мне этого не простит.

– ОН – ТЕБЕ???

– Но ведь он нам ничего плохого не сделал. Очень добро с нами обошелся. Только принял меры, чтоб мы не убежали. Я извиниться перед ним должна.

– Кто-то из нас двоих сошел с ума. Надеюсь, не я. Паола, ты что скажешь?

– Ты только не ругайся… Давай останемся до завтра, Гилве поможем. Нельзя Гилву одну бросать. Он ее обидеть захочет. А если ты рядом будешь – не посмеет. И я еще не все ему сказала. Он меня запомнит!

– Извращенки вы обе.

Никогда не стать мне настоящим эмберитом. Какая-то у них перевернутая мораль. Гостей приглашают, потом палкой по голове… А гостям это нравится. Нет, палкой – это меня, а нравится – Гилве. Может, в этом дело?

– А он мне нравится, нравится, нравится… – напеваю я, маршируя по коридору и наколдовывая нам огромную, залитую электрическим светом спальню с тремя кроватями под балдахинами. Войдя в азарт, добавляю к спальне гостиную со шкурой тигра на полу, головами носорога и мамонта на стенах и коллекцией кремневых ружей на стеллажах. Открываю дверь, пропускаю вперед дам. Паола визжит от восторга, бьет в ладоши и повисает у меня на шее. Гилва растрогана.

– Спасибо. Спасибо, Богдан. Я этого не забуду. Теперь мы с ним совсем по-другому говорить будем. Теперь он не посмеет нас и пальцем тронуть.

– А вдруг? Может, наколдовать роты две гвардии – для охраны нашего сна?

– Тебя что, по голове сильно тюкнули?

– Ага.

Завтракаем в компании Бенедикта и Корвина. Едим с серебра. Корвин в джинсах, черных кожаных сапогах и клетчатой рубашке. Руки в мозолях. Совсем не похож на себя на карте. С аппетитом обгладывает кабанью ногу. Задает Гилве и мне множество вопросов. На большинство ни я, ни Гилва не можем ответить.

Странная у нас за столом компания собралась. Я игнорирую Бенедикта, Гилва не сводит с него глаз. Паола ничего не ест, иногда (редко, но очень к месту) отпускает шпильки. Ни Корвин, ни Бенедикт не обращают на нее внимания.

– Итак, единственная ваша цель – выяснить свое происхождение?

– Да.

– А потом?

– Не знаю… Я должен научиться держать свои силы в узде.

– А хотите попробовать пройти Лабиринт Эмбера?

– Это мне что-нибудь даст?

– Если он вас не уничтожит, семья вас признает.

– Не соглашайся. Они могут припугнуть Лабиринт кровью, и он тебя уничтожит, – советует Гилва, строя глазки Бенедикту.

– Если рисковать – то с Лабиринтом Дворкина.

– Лабиринт Дворкина поврежден. Пытаться пройти его без Камня Правосудия – верная смерть. С камнем – смертельно опасно.

– Однако, вы проходили его с Грейсвандиром.

– Мне повезло. И у меня есть Грейсвандир.

– Узнаю ли я что-нибудь новое, пройдя отражение настоящего Лабиринта?

– На это даст ответ только эксперимент. Вы должны попробовать.