Плавно опускаюсь на землю, беру за ноги первого солдата, раскручиваю вокруг себя. Это долго – крутить его целый оборот, но до автоматчиков метров шесть. Иначе не долетит. Собьет только троих, двое останутся. Они стоят редкой шеренгой.

Бенедикт плавным, текучим движением бросается к Паоле. В руке у него стилет. Солдаты, спешившие к Гилве, сталкиваются с Камелотом, летят спиной вперед на землю.

– Стоять! Не двигаться, или она умрет! – кричит Бенедикт. Замираю столбом на полушаге, метра два-три скольжу словно по льду, гася инерцию. До Бенедикта – полтора метра. Ногой дотянуться можно. Но – отвоевался. Это вторая особенность биофорсажа – безусловное подчинение внешнему приказу. Поскольку мой мозг отключен, руководить должен кто-то со стороны. Идеальное сочетание в спарке. Один, придавленный ускорением, дает ценные указания, второй пилотирует на форсаже. Или ценные указания дает диспетчер из центра управления. До сих пор никто не жаловался. Я буду первым. Если выживу.

– Что с тобой, Повелитель? Очнись! Приди в себя! – кричит Гилва. Очнулся. Это она зря. Не нужно было выводить меня из форсажа. Лучше б отменила приказ Бенедикта. Эх, Гилва…

Вываливаюсь из форсажа. Даже в нормальных условиях этот момент неприятно вспоминать, а я по голове стукнутый. Обмякаю и ложусь на землю с изяществом и грацией мешка с опилками.

– … вы трусливый, подлый слабак! Мой муж надрал бы вам задницу в пять минут! Гилва плюнула вам в лицо. Да вы и плевка ее не стоите! Ах, как она в вас ошибалась! Вы были ее кумиром. Она молилась на вас. Святилище в вашу честь воздвигла. А вы! Сковать девушке руки за спиной! Одеть на лицо железную маску, чтоб она ничего не видела! Лорд-Протектор! Я теперь знаю, какой вы лорд! Я всем в деревне расскажу о вас. Все узнают, какой вы на самом деле. Общество вас осудит! Общество от вас отвернется! Никто в деревне не будет вас уважать, вот вам! Мы все переживали за вас на войне. Теперь я догадываюсь, как было дело. Вы обманом добились любви Линтры, а потом обесчестили и убили ее!

Приоткрываю глаза. Паола, раскрасневшаяся от благородного гнева, вправляет мозги Бенедикту. Официально это, видимо, называется допросом. Паола привязана к массивному дубовому стулу. Писец стенографирует, время от времени мотая головой, чтоб стряхнуть капельки пота со лба. Рядом с писцом сидит помощник, который тихонько подсказывает писцу что-то на ухо. Бенедикт сидит за столом, сцепив пальцы, и молча смотрит на Паолу. Возможно, он хочет задать вопрос, но не может вставить ни слова. Мне становится жалко писца. Или он от истощения свалится, или чернила иссякнут, или бумага кончится. В любом случае, бедняга не справится и будет примерно наказан.

А Паола переходит к сравнительному анализу Гилвы и Бенедикта. Гилва у нее – ангел без крыльев, Бенедикту не хватает двухдюймовых рожек и хвоста с кисточкой. Запах серы уже есть. Нет, это запах носков. Потому что ни одна женщина пальцем о палец не ударит ради подлеца и насильника, который умеет воевать только обманом да с женщинами, которые почитают его за бога. (По-моему, тут она противоречит сама себе.) Покончив с отдельными представителями Порядка и Хаоса, Паола переходит к сравнительному анализу всего общества. Узнаю, что как только во Дворах Хаоса узнают, что я попал в беду, все, плечом к плечу, стройными рядами двинутся мне на выручку. И возглавлять их будет сам Мерлин, потому что во всем Эмбере всего два честных человека – Корвин и Рэндом. (Не понял взаимосвязи, хотел спросить, но удержался.) И Бенедикт умрет позорной смертью, как собака под забором, потому что он поднял руку на святое – на ЛЮБОВЬ! Никто в деревне ему руки не подаст!

Дальше идет четверть часа всхлипываний, взвываний и бульканья. Писец блаженствует, разминая пальцы. Бенедикт безмолствует.

– Все! Больше я вам ничего не скажу! Можете меня пытать, можете меня на куски разрезать. Я буду молчать как рыба! – неожиданно заявляет Паола и гордо распрямляет спину.

– Откуда вы столько знаете об Эмбере?

– От мужа! – гордо заяаляет Паола. – Он все о вас знает! Все ваши потаенные мысли насквозь видит!

Молчунья ты моя. Рыбка золотая.

В следующие полчаса узнаю, что я Бенедикта на одну ладонь положу, другой прихлопну. Мокрое место останется. Но я так делать не буду, потому что честный и благородный до глупости. Как ребенок. Меня любой обмануть норовит. Бенедикт меня обманул, теперь деревенское общество от него отвернется. А меня общество сразу признало. Потому что я сильный, ловкий, но перед простыми людьми нос не задираю, как некоторые. (Многозначительная пауза.) А какой я сильный… какой ловкий… А в постели я… Тут Паола осознала, что занесло ее не туда, и оборвала фразу на полуслове.

– Что у нас? – спросил Бенедикт писца. Тот пошуршал листами.

– Почти все – правда. Но про Хаос – ложь. Никто стройными рядами спасать их не пойдет.

– Детка, нехорошо обманывать старших, – говорит Паоле помощник писца.

– Ах, обманывать!!! Чья бы корова мычала! – возмущается Паола.

В следующие десять минут узнаем, что бедную девушку Гилву любой обидеть норовит. Что все ее бросили, все от нее отвернулись, а во всем Эмбер виноват, а особенно Корвин и Мерлин. Потому что бедная девушка живота своего не щадила, за них стеной стояла. Теперь у нее угла нет, а самое безопасное место для нее – здесь. Потому что ВСЯКИЕ здесь запретных зон наустраивали. А еще Бенедикт должен на коленях вымаливать прощение у бедной девушки Гилвы, потому что разбил ее мечту, а без мечты жить нельзя. Это все равно, что птице крылья обрубить. А про Бенедикта она всем расскажет, что он брат Корвина, тогда все поймут, какой он плохой, потому что Корвином здесь детей пугают. А что это не тот Корвин, никого не касается, потому что, хоть он и не тот, но отражение того, а тот – брат Бенедикта. А еще она Бенедикту никогда не простит, что он того, правильного Корвина убить хотел, и правильно, что Корвин ему мозги вправил. Был бы рядом я, я бы и не так еще мозги вправил, и знал бы, кто такой Бенедикт. И не попался бы как доверчивый ребенок. Потому что меня беречь надо, но Гилва, дура, сама Бенедикту верила, вот теперь и поплатилась, так ей и надо, потому что верить мужчинам нельзя, только мне можно. Мое слово дороже золота, крепче алмаза.