Генерал-капитан обратился к присутствующим с короткой речью, в которой бичевал трусость и робость перед великими свершениями человечества. Затем он помиловал приговоренных к смерти: потребность в людях была огромная, каждый человек был на счету. Где бы он нашел им замену? Однако об этом он, естественно, умолчал. Зрители, глубоко тронутые этим судебным спектаклем, бурно выражали свое одобрение. С этого дня Магеллан стал для них своим, и горе тому, кто еще раз осмелился бы поднять на него руку!

Эти примеры – свидетельство того, что раздоры на корабле могут возникать из-за довольно разнообразных причин. Однако и здесь в основном борьба идет за то же самое, за что борются труженики других профессий, – за лучшие условия труда и жизни и достойное человека обращение.

В прежние времена, когда капитан во время дальнего плавания не имел связи с судовладельческой компанией, его власть была почти неограниченной. Вследствие этого во Франции его называли «maitre apres dieu» – «первый после бога». Но в этой сверхконцентрации власти заключалась всегда и опасность злоупотребления ею. Лишь немногие капитаны уважали в членах экипажа человеческое достоинство и были справедливы. Иные же своим произволом и корыстолюбием превращали жизнь экипажа на корабле в ад. Простой матрос был бессилен противостоять произволу капитана, поскольку за ослушание полагалось строгое наказание. Для защиты от злоупотреблений властью имелось только одно средство: подача жалобы задним числом, после возвращения корабля на родину. Однако суд, разбиравший заявления обиженных моряков в порту приписки, как правило, выносил решения в пользу капитана. Чаще же дело до суда вовсе не доходило, а заявления попадали прямо в корзину для бумаг.

В 1828 году на «Мэри Рассел» появились первые признаки возмущения со стороны команды. Получив сведения об этом, капитан, атлетически сложенный мужчина, угрожая пистолетом, одного за другим заковал подозреваемых в заговоре в кандалы. После чего в мстительном угаре, подобно зверю, набросился на беззащитных и стал избивать их дубинкой, покуда семеро не перестали подавать признаков жизни. Когда впоследствии капитан был призван к ответу за свое злодеяние, ирландский суд, в котором шел процесс, оправдал его.

Оправданием закончился и процесс капитана «Сомерса» – фрегата американского военного флота. Среди кадет этого корабля был сын военного министра США 40-х годов прошлого столетия, девятнадцатилетний романтически настроенный юноша, прочитавший уйму скверных приключенческих книг. Ему захотелось завладеть кораблем и начать полную приключений жизнь морского разбойника. Офицеров он собирался перебить, а матросов, отказавшихся принять участие в заговоре, высадить с корабля. Он успел посвятить в свой план нескольких матросов.

Капитан фрегата, до которого дошли слухи об этом плане, сначала смотрел на все это, как на глупую мальчишескую выходку. Однако предосторожности ради он распорядился заковать кадета в кандалы. Но несколько дней спустя спокойствие, видимо, покинуло капитана. Он приказал заковать и тех, кто был посвящен в заговор, а офицеров собрал на совещание для принятия решения. Под его нажимом было решено, что трое главных обвиняемых заслуживают веревки, и приговор немедленно был приведен в исполнение.

Когда «Сомерс» пришел в порт приписки и суд взялся за рассмотрение этого скандального дела, он вынес хотя и противоречивый, но вместе с тем знаменательный приговор: утверждения капитана о том, что немедленное приведение в исполнение приговора о смертной казни было вызвано непосредственной опасностью, угрожавшей кораблю, были отвергнуты и двадцать остальных заговорщиков освобождены. Тем не менее капитан не понес никакого наказания.

Но мятежи на море поднимали не только экипажи. Их затевали порой пассажиры или даже «груз» (речь идет, конечно, о живом грузе!). Так, когда в 1841 году «Креол» со 135 неграми-рабами находился на пути в Нью-Орлеан, «груз» под руководством одного чернокожего, по имени Медисон Вашингтон, сумел освободиться. Экипаж был закован в цепи, и борцы за свободу взяли курс на Багамские острова, владения Британской империи. Англичане в то время уже преследовали работорговлю, и американцы так и не добились выдачи негров.

Несколько лет спустя, в 1849 году, произвели сенсацию события на шхуне «Эмистед». На борту шхуны находились негры, привезенные из Африки и проданные в Гаване с аукциона. Теперь их везли на кубинские плантации по другую сторону острова. Среди рабов был некий Синк, уже вдохнувший однажды воздух свободы, но затем пойманный. Молодой африканец уговорил своих товарищей по несчастью с «Эмистеда» на восстание. В рукопашной схватке погибли капитан и кок. Остальные члены экипажа были заключены под стражу.

Бунтари хотели взять курс на Африку, но не имели ни малейшего представления о навигации. Белый рулевой вызвался привести шхуну в полной сохранности в Западную Африку, если они сохранят жизнь всем остальным белым. Но он обманул мятежников и постепенно изменил курс с оста на норд-вест. После двухмесячной одиссеи шхуна была в конце концов захвачена американским фрегатом.

Этот случай всколыхнул североамериканскую общественность и вызвал активное движение в защиту мужественного вождя мятежников и его товарищей, что вынудило суд сперва отклонить предложение о выдаче африканцев их хозяевам, а затем и вовсе оправдать их.

Однако лишь в очень редких случаях восстания черных невольников проходили столь успешно. В известной истории бунта на «Таманго» события развивались в такой последовательности. Загнанные все вместе вниз, под квартердек,[02] невольники сумели освободиться от своих оков. Однако судовое начальство проведало об этом прежде, чем были перепилены последние кандалы. Все выходы с твиндека[03] были перекрыты. От негров потребовали капитуляции. Когда это требование было отклонено, их стали выкуривать дымом. Однако они продолжали сопротивляться. Тогда по ним открыли стрельбу через люки и вели ее до тех пор, пока твиндек не перестал подавать признаков жизни.

Такое презрение к смерти характерно и для других восстаний рабов на кораблях. Ужасный, но быстрый конец был для мятежников намного предпочтительнее бесконечного ужаса рабства. К тому же смертность на невольничьих кораблях и без мятежей была очень высока. После запрещения работорговли значительно увеличился риск при транспортировке невольников, зато и цены на «черную слоновую кость» стали головокружительными. В этой же пропорции возросла и смертность рабов, так как работорговцы втискивали теперь еще больше черных тел на и без того перегруженные суда.

Высота твиндека, куда загоняли живой товар, зачастую не превышала одного метра. С целью максимального использования этого помещения несчастных укладывали вплотную друг к другу на бок, с поджатыми ногами и согнутой спиной. В кругу работорговцев это называлось «спун фешн» – «наподобие ложек».

Была известна также погрузка способом «а-ля тобоган» – «как на санках». Африканцев усаживали длинными плотными рядами, одного за другим, причем первый из них опирался спиной о переборку, а каждый последующий сидел между широко расставленными ногами сидящего позади. Как в подобных нечеловеческих условиях обстояло дело с гигиеной, можно представить себе, даже не обладая большой фантазией. Понятно, что в таких условиях, да еще в тропической жаре на судах нередко разражались опустошительные эпидемии, не щадящие и белую команду. Случалось, что корабли, на которых угасала всякая жизнь, в течение месяцев продолжали дрейфовать в море, подобно плавающим гробам. Известны случаи, когда из-за инфекционной глазной болезни все находящиеся на корабле, включая рулевого, слепли.

И наконец, невольникам грозил еще один вид смерти – утопление. Капитан Коллингвуд приказал в 1781 году выбросить за борт около 130 чернокожих, чтобы не дать погибнуть от жажды всем остальным. В спешке на невольничий корабль, перегруженный людьми, было взято слишком мало питьевой воды. Таких случаев было немало.