Аббат Фортье ужинал: он ел карпа, пойманного в прудах Валю; по одну сторону от его тарелки стояло блюдо с болтушкой, по другую – со шпинатом.

Это был постный день.

Аббат Фортье держался чопорно, строго, словно мученик, готовый в любую минуту пойти на плаху.

– Что там такое? – спросил он, услыхав, как в коридоре шепчутся женщины. – Кто-нибудь пришел пригласить меня к умирающему?

– Нет, дорогой дядюшка, – отвечала мадмуазель Аделаида, – нет, это тетушка Анжелика (все в деревне по примеру Питу называли так старуху), она пришла рассказать про очередной скандал.

– Мы переживаем такие времена, когда скандал расхаживает по улицам в открытую, как хозяин, – заметил аббат Фортье. – б каком еще скандале вы пришли нам поведать, тетушка Анжелика?

Мадмуазель Аделаида ввела в комнату старуху, промышлявшую сдачей стульев внаем во время службы, и та замерла перед аббатом.

– Ваша покорная слуга, господин аббат! – сказала она.

– Вам бы следовало сказать служанка, тетушка Анжелика, – поправил тот, верный своим педагогическим привычкам.

– Я слышала, как все говорят слуга, – возразила та, – вот я и повторяю, что слышали; простите, господин аббат, если я вас обидела.

– Вы обидели не меня, а синтаксис.

– Яну него попрошу прощения, как только встречу, – пообещала тетушка Анжелика.

– Хорошо, хорошо, тетушка Анжелика! Хотите стаканчик вина?

– Спасибо, господин аббат! – отвечала старуха. – Я не пью, вина.

– И напрасно: вино не запрещается канонами церкви.

– Я не пью вино не потому, что это запрещено или не запрещено, а потому, что оно стоит девять су за бутылку.

– А вы все так же скупы, тетушка Анжелика? – откинувшись в кресле, удивлений спросил аббат.

– Бог с вами, господин аббат! Я – скупая?! Что гае поделаешь, коли я бедная?

– Ну уж и бедная! А сдача стульев внаем, за которую я с вас беру сущую безделицу, тетушка Анжелика? Да ведь я мог бы с любого другого потребовать за это сотню экю!

– Что вы, господин аббат! Как же можно?! Ничего себе – безделица! Да после этого только и остается пить воду.

– Вот потому я вам и предлагаю стаканчик вина, тетушка Анжелика.

– Не отказывайтесь, – шепнула мадмуазель Аделаида. – Дядюшка рассердится, если вы откажетесь.

– Думаете, это может рассердить вашего дядюшку? – спросила старуха, сгорая от желания выпить предложенного вина.

– Еще бы!

– Ну, господин аббат, налейте мне на самое донышко, пожалуйста, но это только для того, чтоб доставить вам удовольствие.

– Вот и хорошо! – обрадовался аббат Фортье, наливая полный стакан прекрасного, отливавшего рубином бургундского. – Вот пейте, тетушка Анжелика, и когда станете считать свои экю, вам будет казаться, что монет вдвое больше.

Тетушка Анжелика поднесла было стакан к губам.

– Мои экю? – поперхнулась она. – Ах, господин аббат, не говорите таких слов, ведь вы – служитель Господа, и вам могут поверить.

– – Пейте, тетушка Анжелика, пейте!

Тетушка Анжелика пригубила вино, словно лишь для того, чтобы доставить удовольствие аббату Фортье, и, прикрыв глаза, сама не заметила, как стакан опустел примерно на треть.

– Ой, какое крепкое! – заметила она. – Уж и не знаю, как можно пить вино неразбавленным!

– А я, – возразил аббат, – не понимаю, как можно разбавлять вино водой; впрочем, не в этом дело.., могу поклясться, тетушка Анжелика, что у вас припрятана где-нибудь увесистая кубышка.

– Ах, господин аббат, господин аббат! Не говорите так? Мне нечем даже платить налоги, ведь они составляют целых тря ливра и десять су в год.

И тетушка Анжелика отпила еще треть.

– Да, я знаю, что вы так говорите; однако я могу поручиться, что, если ваш племянник Анж Питу пошарит хорошенько в тот день, когда вы отдадите Богу душу, он найдет в каком-нибудь старом чулке кругленькую сумму, на которую сможет купить всю улицу Пле.

– Господин аббат! Господин аббат! – взмолилась тетушка Анжелика. – Если вы будете говорить такие вещи, меня убьют разбойники, которые поджигают фермы и отнимают урожай; ведь они поверят словам такого святого человека, как вы, они подумают, что я богата… Ах, Боже мой. Боже мой! Какое несчастье!

И она допила вино, причем глаза ее подернулись от удовольствия слезой.

– Так, глядишь, к винишку-то вы и приохотитесь, тетушка Анжелика, – по-прежнему насмешливо заметил аббат.

– Нет, как вы хотите, но уж очень оно крепкое, – проворчала старуха.

Ужин аббата подходил к концу.

– Итак, что за новый скандал сотрясает Израиль?

– Господин аббат! Дочка Бийо только что приехала в дилижансе с ребенком!

– Ага! – пропел аббат. – А я-то думал, что она подбросила его в приют…

– И хорошо бы сделала, – прошипела тетушка Анжелика, – уж во всяком случае, ей не пришлось бы из-за него краснеть!

– По правде говоря, тетушка Анжелика, это все плоды нового воспитания… А зачем она сюда явилась?

– Похоже, хочет повидаться с матерью: она спрашивала у детворы, жива ли еще ее мать.

– А знаете ли вы, тетушка Анжелика, – злорадно проговорил аббат, – что мамаша Бийо забыла исповедаться?

– В том не ее вина, господин аббат, – возразила тетушка Анжелика, – бедняжка уже месяца четыре как лишилась рассудка; а вот в те времена, когда дочь не доставляла ей столько хлопот, это была женщина благочестивая, богобоязненная; приходя в церковь, она всегда брала два стула: на один садилась, на другой ставила ноги.

– А ее муж?! – воскликнул аббат, я глаза его сверкнули злобой. – Гражданин Бийо, взявший Бастилию, сколько стульев брал он?

– Подумать только!.. Не знаю… – растерянно пробормотала тетушка Анжелика. – Кажется, он вовсе не бывал в церкви; зато уж мамаша Бийо…

– Хорошо, хорошо, – замахал на нее руками аббат, – об этом мы поговорим в день ее похорон.

Осенив себя крестным знамением, он прибавил:

– Помолитесь вместе со мною, сестры. Обе Старые девы перекрестились и стали горячо молиться.

Тем временем Катрин продолжала свой путь. Дойдя до конца улицы, она свернула влево, прошла по улице Лорме, а потом зашагала по тропинке, протоптанной через поле; тропинка вывела ее к Писле.