- Куда вышел? - тчетно попытался назгул сохранить лицо перед подчиненными, которые стали смутно догадываться, что их начальника дурачат.

- Вышел и пошел гулять по Татуину. Так с тех пор то у одного, то у другого этот тулуп и видят.

- Да, я вижу язык у тебя хорошо подвешен, - мрачновато произнес назгул.

- Уж не думаешь ли ты, гражданин начальник, что ты его подвесил? - окончательно обнаглел Фродо, - Я, видите ли, только с блохи и сразу к вам, о тулупе докладывать. Сделайте вы что-нибудь! Вам же власть дадена. А то так у будет этот потрошеный заяц по Татуину ходить, пока Король не вернется.

- Какой заяц? Какая блоха?!! Вон!!! - взорвался, наконец, доведенный до отчаянья призрак, и неслышно застучал призрачными ногами. Упоминание Короля было последней каплей, переполнившей чашу его неназгульского терпения. - Вон! Прочь с глаз моих! И скажи всем, что эта земля теперь принадлежит Леонсо Фабрицию - законному владельцу.

ВТОРОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ.

Он шел мимо черных чадящих руин, и в руке его был меч. Он чувствовал в себе Силу, она переполнила его до краев и рвалась наружу. Низкорослые темнокожие твари, мародерствующие на руинах, в страхе разбегались перед ним. Орки. Он знал, что это именно они. Но ему не было до них дела. Он шел на бой, на свой бой.

Перед ним вырос противник. Исполинская нечеловеческая фигура, словно сотканная из тьмы. Горящие глаза. И голос, замогильный, нечеловеческий.

- Ты ищешь смерти, последний король людей?

Он не ответил. Он выхватил свой клинок, сияющий белым огнем. Навстречу рванулось багровое пламя.

Шурик проснулся в холодном поту от собственного крика. Огляделся по сторонам, все еще не отойдя от сна. Вокруг была полатка, судя по освещению едва всходило солнце. Начинался девятый день экспедиции. Осознание реальности приходило постепенно. Кошмар, повторявшийся уже пятый раз, отступал не сразу. Несмотря на ранний час, Гэндальфа в палатке не было. Все в палатке отсырело, вода преизрядно натекла на пол, и спальник, как и все шмотки, был отвратительно мокрым. По стенам полатки расселась прекрасно заметная на светлом фоне, вдоволь насосавшаяся крови за ночь мошкара. От всего этого веселья Шурика неудержимо потянуло домой, прочь от этой сырости, от этой мошкары, от этих ночных кошмаров. Но дом был весьма далеко, и пришлось удовольствоваться бегством из палатки наружу.

Лагерь спал. Кострище не подавало признаков жизни после обильного ночного дождя. С деревьев капала вода, мох и трава были насыщены ею, и это изобилие мгновенно передавалось обуви и одежде. Солнце, как и всегда рано утром, успело выглянуть, но серые наползавшие тучи обещали обложную облачность и дождь на весь день. Мелкие мошки-кровососы мгновенно облепили лицо и руки. Героически преодалевая отвращение к погоде, жизни и всему мирозданию, Шурик попытался развисти костер. Его благородное намерение, впрочем, пропало втуне, ибо отсыревшие в палатке спички были под стать переночевавшим под открытым небом дровам и щепочкам для растопки.

Некоторое время фигура Шурика являла собой почти идеальное алегорическре изображение скорби. На вскоре все монументальность была испорчена крупной дрожью. Положение Шурика было поистине безысходным: залезать обратно в мокрую палатку было такой же адской пыткой, как и сидеть у потухшего костра, лязгая от озноба зубами и кормя собою прожорливых насекомых. Морщась от отвратительного хлюпанья в кедах и еще пуще от прикосновения к коже мерзких, мокрых и холодных, как последняя жаба, джинсов, Шурик зашагал по ближайшей тропочке, чтобы хоть немного согреться движением и отвлечься.

Но на первой же поляне Шурика ждал сюрприз, заставивший забыть и мокрые ноги, и прочие неприятности. На полянке, широко раскинув руки и вперив в небо пустой остекленелый взгляд, лежал Ленька-Гэндальф. Попытки привести его в сознание никаких видимых результатов не дали. Не прошло и двух минут, как Шурик уже был в лагере и своими довольно бессвязными криками поднял хмурых и заспанных шефов. Когда шефы достигли искомой поляны, Гэндальф уже пришел в себя и даже нашел силы сомостоятельно добраться до лагеря, хотя был необычайно бледен, и походка его была не вполне уверенной. Ни на какие вопросы он не отвечал и, придя в лагерь, незамедлительно залез в палатку, рухнул на спальник и полдня не вставал. Когда же он поднялся, то старался вести себя, как будто ничего не произошло, всех разговоров на тему происшествия избегал. Впрочем, на следующее утро его под чуткой охраной одного из шефов отправили домой.

ГЛАВА 3

Прочь, прочь от родного фиорда...

Лустберг

Если в кошмарном сне Вам приснилась Ниенна

Убедитесь в том, что Вы проснулись.

Равен Роханский

На руины своего дома Фродо вернулся только к ночи. Урук-хайи ушли. Глазам хоббита предстали раскуроченные спальни, ванные, подвалы, платяные шкафы, кладовки (которых, как уже известно читателю, было очень много), карцеры и пыточные камеры. Покореженный стальной люк любимого дядюшкиного цвета хаки, много лет служивший верой, правдой и дверью, валялся неподалеку. М-р Беггинс отрешенно глядел на этот разгром невидящими глазами с высоты добротной имперской висилицы.

Фродо вспомнил свою последнее расставание с дядюшкой и глубоко задумался. Не обидел ли он его чем-нибудь? Не огорчил ли неосторожным словом или взглядом? Не упустил ли шанс порадовать старика в его последний роковой день рождения?

Внезапный скрежет вывел хоббита из тяжелых раздумий. Перед Фродо стояла пара роботов из тех, что годами пылились в холле дядюшкиной норы среди всякого хлама. Один - высокий, человекообразный. Густая ржавчина, изъевшая его железное тело, в лучах заходящего Анора казалась золотой. Второй был и вовсе непотребный и напоминал ни то яйцо с ногами, ни то упырицу, порожденную болезненным воображением Анджея Сапковского.

- Хозяин, сэр, - проскрежитал заржавленным голосом человекообразный, - пожалейте хоть вы нас. Мы жить хотим, а дядя ваш, мир его праху, такая сво..., свободен был конечно поступать с нами, как сочтет нужным. Но вот мы теперь заржавели совсем.

- А делать вы чего-нибудь умеете?