Из состояния расслабленного блаженства Шурика вывел телефонный звонок. Звонил Ленька-Гэндальф и весьма настойчиво и серьезно стал убеждать, что обязательно надо встретиться и поговорить. Мол, разговор не телефонный. Где-то в глубине подсознания звонок Гэндальфа отозвался у Шурика неприятным чувством страха и неприязни. Словно промелькнула тень того, оставленного за дверями электрички мира - мира неуверенности, нависшего враждебного леса, ночных кошмаров. Но тень промелькнула почти бесследно. За окном светило солнце и весь мир изнутри города казался устойчивым и надежным. Никаких оснований отказываться от встречи не было. В самом деле, предстоящий свободный день надо было чем-то занять. И Шурик согласился.

Ленька как всегда опаздал. Не меньше чем на сорок минут. Извиняться он, разумеется, и не думал, да и попривествовал лишь легким кивком. Вместо приветствия, поинтересовался: "Как, мол, дела? Что поделываешь?". Традиционным "хорошо" он не отделался, а постепенно слово за слово, вытянул из Шурика все подровности завершения похода, его приезда домой и общих впечатлений. Выслушав все эти мелочи с самым внимательным видом и критически покачав головой, он изрек:

- Ну и дурак!

Шурик несколько опешил, но сам Ленька ничуть не смутился. Некоторое время молчали. Гэндальф сидел на своем небольшом рюкзаке и отрешенно взирал на Неву. Шурик стоял рядом и смотрел не на Неву, а на Гэндальфа в надежде получить хоть какие-то раз'яснения. Наконец, Ленька очнулся от своей глубокой задумчивости и достал уже отпечатанные фотографии из похода. Несколько кадров оказались испорчены, причем именно те, где присутствовали Шурик либо сам Ленька.

- Что ты об этом думаешь?

Шурик ничего об этом не думал. Ему просто жаль было испорченных кадров. Гэндальф вздохнул, и в этом вздохе даже Шурик услышал нелицеприятную оценку своих умственных возможностей. Медленно, явно пытаясь упростить свои мысли и донести до неразвитого шуриковского сознания, Гэнжальф начал об'яснять смысл и суть происходившего.

Поход с самого начала был испытанием. Шурик его прошел, хотя далеко не с лучшей оценкой. Весь поход за ними наблюдали. Неужели Шурик ничего не почувствовал? Неужели даже видя фотографии, в смутных вертикальных фигурах "дефектов" он не видит сходства с человеческими фигурами? Да ведь тонкие энергетические сущности окружали их постоянно с самого начала.

То, что произошло на девятый день похода, было главной кульминацией. Гэндальф проснулся часа в четыре утра. Не сам проснулся, разбудили. "Я отдался Силе. Не помню, как я вышел на ту поляну - Сила вела меня. Там я увидел того, кого и ожидал увидеть. С виду он выглядел как воин огромного роста. Изнутри его шел свет. Он назвал мне свое имя Валари. Он рассказал не то, что я должен знать. Потом он стал нестерпимо светиться, превратился в сияющий шар. Когда я пришел в себя, то был едва живой, а, главное, потерял дар речи."

Шурик молчал и пытался сообразить: он ли дурак или Ленька - шизифреник. Очень не хотелось верить в первое. Но рассказ против воли увлек его и он поинтересовался:

- А что сказал этот твой... как его... валар.

- То, что он сказал, он сказал мне, а не тебе. Впрочем, по мере того, как ты научишься понимать, это знание быдет открываться и тебе.

Ленька помолчал, потом быстро взглянул на часы.

- Нам пора. Пошли.

- Куда?

- Скоро узнаешь. Собственно, ради этого я тебя и звал.

Шурик хотел было воспротивиться, но во-первых его распирало любопытство, а во-вторых... Что-то такое было в Гэндальфе, что заставляло ему подчиняться. Да Шурик и привык подчиняться.

ГЛАВА 4.

Облик легендарного Джонни Бензедрила отличался от того, как изображала его народная фантазия. Наиболее разительное отличие состояло в том, что голова у него была всего одна, да и та, по-видимому, не могла быть для Джонни предметом особой гордости - она была небольшая, лысая и не дюже зубастая. Во-вторых, облачен Страж Заходского Леса отнюдь не в шкуру бронтозавра, а в банальную куртку, хотя и пятнистую. Самое же поразительное было то, что он не бросился немедленно на обомлевшего было от страха хоббита, а продолжал сидеть где сидел, не обратив особого внимания на разрушенный гриб. Лицо его выражало блаженство, цзен-буддизм и близость к нирване, а глаза были мутными и не выражали ничего, кроме собственной их осоловелости.

- Трынь брынь бензедрил, - произнес Джонни мантру, по-прежнему глядя мимо хоббита куда-то в пустоту.

Фродо потихоньку осмелел и даже обошел Бензедрила вокруг, дабы удоставериться, что по части хвостов предания тоже врут. Эколог по-прежнему оставался бузучастным. Тогда Фродо дал переводчику-Сэму наладить с загадочным существом контакт. Продолжавшиеся около часа попытки робота не отвлекли отшельника от процесса созерцания Пустоты и Принципа. Приняв это за доказательство незнакомства существа ни с одним из миллионов известных роботу языков, СэмзипИО решил устанавливать контакт на более примитивном уровне, памятуя мнение древнего философа Карлы Маркса, что сознание просыпается в связи с трудовой деятельностью. Он принялся копать землю, периодически поясняя смысл происходящего словами: "работа", "робот", "работаю". При этом он попеременно указывал то на себя, то на разрываемую им землю. И вдруг, когда всякие попытки об'ясниться с ожившим фольклерным персонажем были оставлены, Джонни внезапно на чистом хоббитчьем языке безо всякого акцента произнес: "лес!" (и обвел рукой окружающее пространство), "лесник!" (ударив себя в грудь), "серю!". Сказав сие, он развел руками, словно бы говоря: "А вы чего от меня ждали?", и немедленно снова впал в нирвану.

Дальнейшие попытки из'ять Джонни из состояния блаженного небытия не увенчались успехом, и путники двинулись дальше. Тропинка постепенно исчезла, и кроны деревьев совершенно закрыли небо. Мрачные тучи кровососущих насекомых наполняли Заходский лес. Деревья смотрели так неприветливо, что того гляди сожрут.

Так и произошло. Один матерый зубастый лох мгновенно вскинул корнями, и все четверо путешественников оказались мгновенно схвачены. Впрочем, коварный брендизайк тут же растекся в лужицу, вытек из цепких лап растения и восстановил исходную форму на безопастном расстоянии. Фродо, с прозорливостью Штирлица, опознавшего лыжников, догадался, что находится в лапах триффида. Это означало неминуемый конец. Остальные растения с поляны стали сдвигаться к удачливому собрату в явной надежде разделить трапезу. Это заставило триффида поторопиться. К счастью для Фродо, первым в зубастое дупло был запихан не он, а металлический Пин2Д2. За выигранные секунды жизни Фродо вдруг озарила блестящая мысль.