Самолет стоял на краю огорода хвостом к избе. Значит, город Долгов приблизительно находится в той стороне, куда смотрит правое крыло самолета. Значит, бежать надо в том направлении. А зачем ему нужен этот Долгов, если там из его Учреждения не осталось никого, кроме секретарши Капы? Значит, надо идти прямо в область, к Лужину, начальнику областного управления. А что сказать? Сказать, что один солдат с винтовкой образца тысяча восемьсот девяносто первого, дробь тридцатого года арестовал полностью весь личный состав районного отдела? По нынешним временам военный трибунал и расстрел обеспечены. Хотя, если трезво взвесить все обстоятельства, можно и выкрутиться. Тем более, что за Лужиным Миляга кое-что знал. В частности, кое-что насчет происхождения областного начальника. Может быть, сам он уже и забыл, что отец его до революциибв соседней губернии был полицмейстером, но Миляга не забыл и на всякий случай держал это обстоятельство в голове. Вот почему у Миляги была надежда, что Лужин не захочет доводить дело до трибунала. Тем более, что в происшедшем конфузе виноват, по существу, лейтенант Филиппов. Ну что ж, с Филипповым придется проститься, хотя, конечно, и жаль парня немного. Что касается Чонкина, то он, Миляга, займется им лично.

Вспомнив про Чонкина, капитан мстительно улыбнулся. И вытер слезы. Жизнь его обрела смысл. И ради этого смысла стоило идти сквозь дождь и сквозь мрак.

Капитан отклеился от стены и шагнул вперед. Ноги разъезжались и вязли в размокшей почве. Но сапоги у него еще крепкие, как-нибудь выдержат.

Он уже обогнул самолет, когда за спиной скрипнула дверь. Кто-то вышел на крыльцо. Капитан, не раздумывая, рухнул в грязь. Сейчас, когда он вновь обрел волю к победе, капитан для своего спасения готов был вынести и не такое.

– Ну чего там видать?– Откуда-то, должно быть, из избы, послышался беспокойныйпголос Нюры.

– Ничего не видать,– совсем близко сказал Чонкин.– Фонарь бы зажгла, что ли.

– Карасину нет,– отозвалась Нюра.– А лампу вынести, эти сбегут.

Зачавкала грязь прямо возле капитанского уха.

Еще чуть– чуть, Чонкин наступит на капитана, и все пропало. А что, если дернутьпего за ногу, он упадет?…

– Ну, чего?– опять крикнула Нюра.

– Ничего,– сказал Чонкин.– Ботинки худые. Чего тут в них без толку лазить по грязи. Он небось уж давно убег.

– А что ж ему, тебя дожидаться? Иди в избу, нечего грязь месить.

Чонкин постоял еще над капитаном, повздыхал, затем чавкающие шаги его стали медленно удаляться.

Капитан Миляга не спешил. Он подождал, пока Чонкин поднимется на крыльцо, подождал, пока щелкнет за ним щеколда, Дальше капитан продвигался ползком. Вот уже и забор. Оглянувшись и не увидев ничего подозрительного, капитан вскочил на ноги и одним рывком перемахнул через суковатые жерди. И тут же перед ним, словносиз-под земли, выросли две темные фигуры в плащ-палатках. Капитан хотел вскрикнуть, но не успел. Одна из фигур взмахнула прикладом, и капитан Миляга потерял сознание.

Штаб полка расположился в одном из пустых амбаров за огородами. Амбар этот былоразделен на две части. В первой части находились караульные, дежурный по штабу, писарь и еще несколько личностей из тех, которые предпочитают всегда отираться возле начальства. В углу на подстилке из соломы сидел телефонист и вполголоса бормотал в трубку:

– Ласточка, ласточка, мать твою так, я – орленок, какого хрена не отвечаешь?

В другой половине, отделенной бревенчатой перегородкой и освещенной стоявшим на ящичке керосиновым фонарем, находились командир полка полковник Лапшин и его адъютант младший лейтенант Букашев.

Полковник собирался на оперативное совещание к командиру дивизии, когда разведчики Серых и Филюков принесли на своих плечах и свалили в углу на подстилку из прелой соломы что-то длинное, грязное, похожее на бревно.

– Что это?– полюбопытствовал полковник.

– Языка взяли, товарищ полковник,– вытянулся младший сержант Серых. Правая щека его была залеплена глиной.

Полковник подошел ближе к тому, что лежало на соломе, поморщился.

– Это, пожалуй не язык,– сказал он, подумав.– Это труп.

– Это все Филюков, товарищ полковник,– сказал Серых, с той развязанностью, которую позволяют себе только разведчики.– Я ему говорю: Бери осторожней,– а он со всего маху прикладом – бац!

– Что же это ты, Филюков?– перевел полковник взгляд на другого разведчика.

– Спужался, товарищ полковник,– искренне сказал Филюков. И стал рассказывать, тоже с некоторой развязанностью. Но развязанность у него была другого рода, чем у Серых. Это была развязанность еще не пуганного деревенского человека, которому кажется, что в армии все такие, как он, и полковник – это что-то вроде колхозного бригадира.– Оно ведь как получилось, товарищ полковник. Подползли мы с младшим сержантом к какому-то забору. Такой это невысокий забор из жердев, из березовых. Залегли. Час лежим, два лежим. Никого нет, темно, дождь идет.– Филюков грязными руками схватил себя за голову и покачал ею, изображая ужас.– хоча и в плащ-палатках, сверху оно текет – ничего, а снизу уже все брюхо мокрое. Во, поглядите.– Он развернул плащ-палатку и показал живот, который был действительно мокрый и грязный.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?– удивился полковник.

– А вы погодите. Дайте докурить.– Не дожидаясь, он почти вырвал окурок из рук полковника. Жадно потянул несколько раз, бросил под ноги и раздавил каблуком.– Значит, мы лежим, я говорю младшему сержанту: Давай уходить. А ен говорит: Подождем. И тут слышим, открывается дверь. И кто-то там за забором ходит, чавкает по грязюке. И женский голос чегой-то спрашивает, а мужеский отвечает: Карасину, мол, нету. А потом ен ушел, и обратно никого нету. Я думаю: Ну, ушел. И только я так подумал, тут ен как вылезет…– Филюков приселви, округлив глаза, придал своему лицу выражение крайнего ужаса…– и прямо на нас. И тады я хватаю винтовку и…– Филюков распрямился, сорвал с плеча винтовку и замахнулся на полковника.

Полковник отскочил.

– Ты что, ты что?– сказал он, подозрительно следя за Филюковым.