Томас бросил быстрый взгляд на Доминика, не подает ли тот ему какого сигнала. Но тот стоял спокойно и не подавал никаких знаков.

Ну, что же, подумал Томас, превосходно, ну, я тебе сейчас покажу. Черт с ним, что будет потом!..

Они боксировали без обычного двухминутного перерыва. Грининг вел бой грамотно, грубо, хладнокровно, используя все преимущества своего роста и веса, а Томас вкладывал в свои удары яростную злость, которую так старательно подавлял все эти месяцы работы в клубе. "Вот, капитан, на, получай",-- приговаривал он про себя, колошматя вовсю противника, прибегая ко всем известным ему приемам. Он его раздражал, жалил, как оса, старался ударить побольнее и вовремя "нырком" уйти в защиту. "Вот, получай, богатый красавчик, вот тебе за полицию, вот тебе за все -- хватит на твою десятку долларов?"

У обоих изо рта и носа текла кровь, но Томас и не думал сдаваться, он знал, что сейчас нанесет такой удар, который станет началом конца этого Грининга. И он нанес ему этот удар -- сильнейший удар в незащищенную грудь. Грининг, растерянно улыбаясь, попятился назад, вскинув руки и судорожно хватаясь за воздух. Томас, зайдя с другой стороны, приготовился нанести последний, решающий удар, но в эту секунду между ними встал Доминик.

-- Думаю, вполне достаточно, джентльмены. Неплохая разминка.

Тем не менее Грининг очень быстро пришел в себя. В глазах его вновь появилось осмысленное выражение, и он с холодным презрением уставился на Томаса.

-- Снимите с меня перчатки, Доминик,-- только и сказал он. Не стал даже вытирать кровь с лица. Доминик расшнуровал перчатки, и Грининг молча, держась, как всегда, прямо вышел из боксерского зала.

-- Вместе с ним уходит от меня и работа,-- сказал Том.

-- Вполне возможно,-- не стал успокаивать его Доминик, расшнуровывая его перчатки.-- Но овчинка стоила выделки. По крайней мере, для меня.-- И он широко улыбнулся.

В клубе ничего особенного не происходило целых три дня. В тот вечер в боксерском зале никого не было, кроме Грининга, Доминика и Томаса, но ни Томас, ни Доминик ни словом не обмолвились о кровавом поединке на ринге. Вполне возможно, Грининг сильно переживал из-за того, что его поколотил двадцатилетний парень, причем гораздо ниже его, Грининга, и поэтому не решался поднимать шум.

Каждый вечер, когда клуб закрывался, Доминик говорил Тому:

-- Пока все спокойно.-- И стучал по дереву.

Но вот, на четвертый день, Чарли, ответственный за раздевалку, подошел к Тому:

-- Доминик вызывает тебя. Иди к нему в кабинет. Сейчас же.

Томас вошел в кабинет Доминика. Тот сидел за своим столом, пересчитывая девяносто долларов купюрами по десять баксов. Когда вошел Томас, он с печальным видом поднял голову.

-- Вот, малыш, твое жалованье за две недели,-- сказал он.-- Ты уволен с сегодняшнего дня. Только сейчас состоялось заседание комитета.

Томас сунул деньги в карман. А я-то думал, что протяну здесь еще с годик, подумал он с явным сожалением.

-- Зря вы не позволили мне нанести ему последний удар,-- сказал он.

-- Да,-- согласился с ним Доминик,-- я был не прав.

-- Вам тоже это чем-то грозит?

-- Вероятно. Береги себя, Том,-- сказал, напутствуя его, Доминик.-- И запомни только одну истину: никогда нельзя доверять богачам.

Они пожали друг другу руки. Том забрал в раздевалке из шкафа свои вещи. Он вышел из здания клуба, ни с кем больше не попрощавшись.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1954 год

Рудольф проснулся ровно без четверти семь. Он теперь никогда не ставил будильник, в этом не было никакой необходимости.

Обычная утренняя эрекция. Нужно о ней забыть. Он полежал неподвижно в постели минуту, другую. Шторы на открытом окне шевелились, в комнате было холодно. Бледный зимний свет сочился сквозь шторы, освещая корешки книг на полке на противоположной от кровати стене.

Сегодня -- необычный день. Накануне вечером перед закрытием магазина он вошел в кабинет Калдервуда и положил толстый пакет из манильской оберточной бумаги на стол хозяина.

-- Вот, прошу вас, прочитайте!

Калдервуд с подозрением посмотрел на пакет.

-- Что в нем? -- спросил он, небрежно тыча своим коротким тупым пальцем в толстый конверт.

-- Довольно сложно сразу объяснить,-- ответил Рудольф.-- Мы все с вами подробно обсудим после того, как вы это прочтете.

-- Еще одна из твоих безумных идей? -- недоверчиво спросил Калдервуд.

Казалось, толщина пакета его раздражала, действовала ему на нервы.

-- Опять на что-то меня подбиваешь, да?

-- Угу,-- улыбнулся Рудольф.

-- Известно ли тебе, молодой человек,-- спросил Калдервуд,-- что содержание холестерина в моем организме значительно увеличилось после того, как я принял тебя на работу? Значительно.

-- Миссис Калдервуд постоянно просит меня, чтобы я уговорил вас отдохнуть хотя бы пару недель.

-- Даже сейчас? -- фыркнул Калдервуд.-- Она, конечно, не знает, что тебе нельзя доверить магазин даже на десять минут. Скажи ей об этом, когда она снова придет к тебе с просьбой помочь отправить меня в отпуск.

Но, уходя с работы, он все же захватил с собой пухлый запечатанный пакет.

Прочтет, конечно, дома. Главное, пусть начнет читать, потом уже не остановится, покуда не дочитает все до конца. Рудольф в этом был уверен.

Он все еще лежал под одеялом в холодной комнате, решив, что не станет вскакивать, как очумелый, рано утром, а полежит в теплой кровати и обдумает, что сказать старику, когда войдет в его кабинет. Потом передумал. К черту! Успокойся, Рудольф, к чему лишние волнения? Радуйся, что наступило еще одно утро.

Сбросив с себя одеяло, он подскочил к окну и резким движением его захлопнул. Он старался не дрожать, снимая пижаму и надевая свою тяжелую спортивную форму. Натянул на ноги шерстяные носки, надел теннисные туфли на толстой резиновой подошве. Набросив на костюм клетчатую драповую куртку, вышел из квартиры, осторожно закрыв за собой дверь, чтобы не разбудить мать.

Внизу перед домом его уже ожидал Квентин Макговерн. Тоже в спортивном костюме, поверх него -- толстый свитер. Шерстяная шапочка надвинута на голову по самые уши. Квентин, четырнадцатилетний мальчик, старший сын в негритянской семье, жившей через улицу напротив их дома. Рудольф бегал вместе с ним по утрам.