Он приехал к нам на следующее утро. Побывав у высоты и выслушав мой доклад, Семен Никифорович утвердил наш план.

Началась подготовка подразделений к штурму высоты.

Переверткин пообещал придать нам танки и выделить две штрафные роты для форсирования протоки и начала штурма высоты. И верно, через двое суток в штаб дивизии позвонили, что обе роты направляются к нам. Взяв нескольких сопровождающих, я отправился их встречать.

Когда мы спешились на лужайке, там уже были выстроены обе роты. Их командиры - капитан Николай Зиновьевич Королев и старший лейтенант Григорий Сергеевич Решетняк - представились. Оба выглядели молодцами. Да это и естественно. Командовать штрафными ротами посылали, как правило, лучших офицеров. Каждому из них вверялось по 250 человек, осужденных военными трибуналами.

Задачи перед штрафниками ставились самые трудные. Воевали там "до первой крови". Но часто первое ранение оказывалось и последним.

Я поздоровался с бойцами, назвал им себя, выразил уверенность, что и в штрафной роте они остались советскими людьми, заслуживающими доверия. Когда строй был распущен, солдаты окружили меня. Начался непринужденный разговор. Внимание мое обратил на себя молодой, стройный боец с умным, интеллигентным лицом. Выделялся он и той выправкой, подтянутостью, которая отличает человека, не случайного на военной службе.

- Как ваша фамилия? - поинтересовался я.

- Рядовой Мельников.

- Кем был до штрафной?

- Курсантом авиационного училища. Осужден за два месяца до выпуска.

- За что?

Он помялся. Потом негромко произнес:

- За незаконное хранение фотоаппарата...

Я не стал вдаваться в подробности - бывает и такое. А командиру роты сказал:

- Вот подходящая кандидатура на должность командира взвода.

- Так точно, - согласился тот, - я его имею в виду. 20 июня у нас состоялась генеральная репетиция предстоящего боя. Все получилось хорошо. Саперы подготовили переносные рогатки - ежи, противотанковые и противопехотные мины, удлиненные заряды - специальные подрывные приспособления для проделывания проходов в проволочных заграждениях, сборный мост для переправы через протоку, маскировочные заборы, которые ставились по берегу озера Хвойно, прикрывая нас от вражеских глаз с северо-западного направления.

На следующий день бойцам был предоставлен отдых.

День летнего солнцестояния

И вот наступил самый длинный день года. Памятное число! Ровно три года отделяло нас от того момента, когда гитлеровские войска по-разбойничьи перешли нашу границу. Тогда наступали они - наглые, уверенные в своей непобедимости. И хоть военная машина врага с самого начала стала давать пробуксовку, хоть блицкриг сразу же потерпел провал, мы еще долго отходили, ведя оборонительные бои. Но каждый из 1095 прошедших с тех пор дней уменьшал силы врага и приумножал наши силы. Теперь необратимый ход войны вел нас на запад. И третью ее годовщину мы отмечали очередным наступлением на своем небольшом участке...

Утро 22 июня занялось бледно-розовой зарей, в разноголосом гомоне и щебетанье птиц. Бойцы, с вечера занявшие исходное положение для атаки, встретили рассвет в траншеях. Одни, свернувшись калачиком на теплой земле, дремали; другие, может быть последний раз в своей жизни, о чем-то беседовали.

Я ночевал на наблюдательном пункте. Он размещался в блиндажах, отрытых на мысочке, вдававшемся в Хвойно. Отсюда в бинокль хорошо были видны наши траншеи, протока и обращенный к нам склон Заозерной.

На НП находилась вся наша оперативная группа: полковник Н. Е. Воронин, подполковник И. А. Офштейн, майор И. К. Коротенко, командующий артиллерией полковник А. В. Максимов и другие офицеры штаба дивизии.

Солнце вставало быстро, сдергивая с озер легкий полог тумана. Тишина не нарушалась ничем. Противник, судя по всему, не раскрыл наших приготовлений.

Томительно тянулось время, приближаясь к назначенному сроку. Я мысленно проверял себя: не забыл ли отдать какое-нибудь распоряжение? Неожиданно раздался телефонный звонок. Командир штрафной роты старший лейтенант Решетняк доложил, что неприятельские солдаты ушли на обратный склон высоты отдыхать. В первой траншее остались только наблюдатели и кое-где дежурные пулеметчики.

Все шло по плану. Это меня радовало и лишний раз убеждало, что время для атаки выбрано правильно.

Позвонил командир другой роты - капитан Королев. Он сообщил о том же.

Когда маленькая жирная стрелка часов добралась до цифры "9", а тонкая и длинная уткнулась в "12", тишина раскололась грохотом и воем. Дымными языками пламени черканули небо "катюши". Обращенный к нам склон Заозерной весь покрылся фонтанами земли, клубами пыли и дыма.

Встав на ступеньку, сделанную под амбразурой, я прильнул к стереотрубе. Было видно, как наши бойцы готовятся к броску вперед. Шквал артиллерийского огня не утихал. Под его прикрытием саперы начали разминировать минное поле, проделывать, подрывая удлиненные заряды, широкие проходы в проволочных заграждениях.

Вскоре дивизионный инженер майор Иван Федорович Орехов позвонил: проходы готовы.

Через несколько минут "катюши" дали второй залп, а над нашим НП взвилась стая красных сигнальных ракет. Из траншей чуть слышно донеслось:

- В атаку!

- Вперед, за мной!

- За Родину, за Сталина!

Обе роты поднялись одновременно. Бойцы проскочили протоку вброд без остановки. Артиллерия перенесла огонь на вторую неприятельскую траншею. Орудия прямой наводки били по флангам, в промежутки между боевыми порядками врага, по ожившим огневым точкам.

Довольно густая цепь солдат бежала вверх по пологому склону. Вот бойцы стали бросать гранаты. Вспыхивает дружное "ура", и фигурки в защитных гимнастерках исчезают в траншее. "Молодцы!" - мысленно восхищаюсь я. Ведь с момента сигнала прошло всего одиннадцать минут. Разгорается рукопашный бой. Гитлеровцы не выдерживают, бегут. Наши солдаты устремляются в глубь вражеской обороны.

В стереотрубу мне видна рослая фигура Мельникова, во главе взвода преследующего фашистов. Это тот самый бывший курсант, на которого я обратил внимание, когда знакомился со штрафниками. Запомнился он мне и еще по одной встрече. Вчера вечером я, находясь в нашей первой траншее, наблюдал за тем, как роты занимают исходное положение для атаки. Был там и Мельников, уже в роли взводного.

Я невольно залюбовался молодым командиром. Спокойный, сдержанный, он толково поставил перед бойцами задачу, разъяснил им, как будет осуществляться взаимодействие внутри взвода и с соседями, распорядился о маскировке. Говорил он так, будто не раз водил людей в бой. Его круглое, с пухлыми мальчишескими губами лицо было сосредоточенно и строго. Уверенность взводного передавалась солдатам, они охотно подчинялись ему. "Прирожденный командир", - подумалось мне.

Сегодня, как только в небо взвилась серия красных ракет, Мельников первым выскочил из окопа и преодолел брод, первым бежит теперь ко второй неприятельской траншее. Я слежу за ним, и мне хочется, чтобы он уцелел, остался жив.

Вот Мельников сорвал с пояса гранату, на ходу вставил в нее запал и, почти не пригибаясь, швырнул. Следом полетели гранаты бойцов взвода. "Ур-р-р-а-а!" - подразделение ворвалось в траншею. Я видел, как Мельников первым спрыгнул в нее... Потом потерял его из виду.

Бой шел по всему склону. Противник, застигнутый врасплох, не оказывал пока серьезного сопротивления.

Небольшая наша группа вырвалась на гребень Заозерной с правого фланга. Оттуда застучал пулемет, и несколько человек упали. Враг начинал приходить в себя в кое-где давать отпор. Его сопротивление постепенно усиливалось. Однако атакующие продолжали довольно быстро продвигаться вперед. За стрелками следовали саперы. Они ставили рогатки, ежи, мины, прикрывая ими фланги. Особенно сильно укреплялся правый фланг, откуда ожидались контратаки фашистов.

Мне то и дело приходилось давать распоряжения Александру Васильевичу Максимову о переносе артиллерийского и минометного огня по тем участкам, где сопротивление гитлеровцев становилось особенно упорным.