На указанный рубеж мы вышли быстро и скрытно. Противник как будто ничего не заметил.

После обеда 4 июня я со своим адъютантом Курбатовым выехал верхом в расположение обороны правофлангового, 756-го, полка. Он занимал наибольший участок. Кони несли нас по узким лесным тропинкам, по залитым солнцем прогалинам. Новый командир полка с двумя офицерами встретил нас на опушке, заросшей ромашкой и крупными колокольчиками. Мы спешились. Командир доложил обстановку. Я попросил его проводить меня на левый фланг.

- Посмотрим, что у вас сделано за эти дни для укрепления обороны.

По дороге полковник рассказывал:

- Гарно работают хлопцы, стараются. Траншеи копают, маскируются хоть куда. Фрица тревожим, покоя ему не даем. Правда, сегодня и у нас потери есть - и ранеными и убитыми.

- Что так?

- А бис его знает. Видно, присмотрелся к нам фашист, изучил нашу оборону.

В это время мы подошли к ходу сообщения, ведущему к первой траншее, и нырнули в него. Ход был неглубокий, пришлось идти пригнувшись. Кое-что мне становилось ясным.

- Товарищ полковник, погодите-ка.

Командир полка остановился. Хоть оба мы были невысоки ростом, стоять пришлось в неудобных позах, скрючившись.

- Распрямиться охота? - поинтересовался я.

- Хочется, да не можется, товарищ комдив. Зараз пулю схлопочешь. Я приказал разъяснить всем бойцам, чтобы ходили пригнувшись.

- А надо было приказать, чтобы отрыли ходы сообщения поглубже. Тогда бы и пригибаться не пришлось. А то бойцы гнулись, гнулись, а потом, видно, надоело, стали в полный рост бегать. Вот и потери. Ну, пошли дальше.

На пути нам встретился сержант.

- На этом участке, - сказал он, - осторожнее, товарищ полковник. Немец непрерывно ведет наблюдение. И снайперы у него здесь.

И действительно, как только мы продолжили путь, над головой у нас зачирикали пули.

- Обнаружил, выходит, нас противник? - обратился я к командиру.

- Так точно.

- Вот и извлекайте из этого урок.

Пригнувшись еще ниже, мы двинулись дальше. Завернули на огневые позиции пулеметов. Они тоже оказались плохо оборудованными. Офицер и этого не замечал. Многое все-таки значило, что не прошел он школы командования от взвода и роты до полка. Будь у него побольше опыта, многие прописные воинские истины вошли бы ему в плоть и кровь и не спотыкался бы он сейчас.

В одном из ходов нас встретил комбат Евстафий Михайлович Аристов.

- Здравствуйте, товарищ майор, - протянул я ему руку. - Расскажите-ка о ваших наблюдениях за противником. Как он себя ведет?

- Настороженно держится, товарищ полковник. Наблюдает усиленно, чуть что - открывает огонь. За последние два дня как-то особенно оживился.

Это подтверждало мою догадку, что гитлеровцы на участке полка обнаружили какие-то изменения. Предположить они могли одно из двух: либо прибыло пополнение, либо произошла смена частей. Вывод неутешительный. Чем осведомленнее противник, тем хуже для нас.

Под вечер мы с командиром полка и комбатом обосновались на наблюдательном пункте. Обзор отсюда открывался хороший, вражеские позиции просматривались на большом протяжении. Но маскировка была неважная. Во всяком случае, противник что-то заметил и открыл но наблюдательному пункту методический артиллерийский огонь. Я спросил артнаблюдателя:

- Все время здесь находитесь?

- Никак нет, по надобности отлучаемся за высоту, в блиндаж.

- А кто в это время наблюдает? Артиллерист промолчал.

- Ну, товарищ полковник, что скажете?

- Все ясно.

Артиллерия замолчала. Время от времени то с нашей, то с немецкой стороны вспыхивали пулеметные очереди. Это означало, что кто-то у них или у нас передвигался неосторожно.

Когда мы возвращались с передовой, спустились сумерки. Туман залил лощины. Дышала теплом прогретая за день земля.

- В общем, вы сами видите, - сказал я командиру, - что оборону вы строите не по-настоящему. Поэтому и потери у вас растут. Составьте план работ. Пусть выполняют его днем и ночью. Тверже требуйте и меньше уговаривайте. Не ослабляйте нажим на комбатов. А я со своей стороны дам задание штабу, чтобы вас строже контролировали. Словом, укрепляйте каждый холмик, стройте новые сооружения, делайте оборону неприступной.

Разговор наш прервал разрыв снаряда. Затрещали подрезанные осколками верхушки деревьев.

- Надо постоянно разъяснять личному составу, - продолжал я, - что война есть война. Или ты бьешь, или тебя бьют. Чаще битыми оказываются беспечные люди. Поняли, что надо делать?

- Глубже зарываться в землю.

- Правильно...

Так за беседой мы не заметили, как подошли к опушке. Обычно я избегал читать мораль командирам полков, тем более в виде прописных истин. Это может обидеть подчиненного, да и тебя поставит перед ним в смешное положение. Но тут был иной случай. Молодому командиру полка, не имевшему крепкой строевой закалки, могло пойти на пользу напоминание некоторых элементарных вещей, не постигнутых им на собственном опыте.

На опушке нас поджидали коноводы и Курбатов. Мы с адъютантом сели на коней и затрусили рысцой к штабу дивизии.

На следующий день рано утром мы с Ворониным отправились на машине в 469-й стрелковый полк. Его подразделения занимали позиции по берегу озера с несколько необычным названием - Ученое. Наш "виллис" быстро катил по тенистым лесным дорогам. Вокруг стояла безмятежная, сонная тишина. Казалось, война отступила куда-то далеко, совсем в иные края. И невольно думалось: как тут все изменится, как нарушится обаяние здешних мест, когда мы получим приказ о наступлении и загремит канонада, метнется и завязнет в кустах эхо пулеметных очередей, а по этим вот дорогам поползут рыча танки и машины с боеприпасами...

В штабе полка нас встретил молодцеватый Николай Николаевич Балынин. Я залюбовался им, слушая, как он четко докладывал обстановку. Настоящий кадровый командир - умный, эрудированный в военном деле. На все вопросы он отвечал обстоятельно. И в то же время кратко. Балынин со знанием дела говорил о состоянии батальонов, о людях. Чувствовалось, что он хорошо знает своих комбатов - кому что лучше поручить, какую задачу поставить в бою. Особенно лестно отозвался он о Василии Ивановиче Колтунове. Я помнил, как Колтунов действовал во время показного учения, и внутренне согласился с характеристикой, которую ему давал Балынин.

Батальон Колтунова в это время находился во втором эшелоне полка, рыл траншеи и ходы сообщения, занимался учебой. Нас же больше интересовал передний край. Поэтому мы направились не к Колтунову, а по дороге, идущей вдоль восточного берега озера, и вскоре очутились в батальоне капитана Федора Алексеевича Ионкина. Он, чувствовалось, был польщен тем, что командир полка и командир дивизии пришли к нему на передовую. О людях из состава пополнения отозвался очень хорошо:

- Народ надежный. Необстрелянная молодежь в меньшинстве. Но и она находится под влиянием бывалых бойцов.

- А занимаетесь чем?

- Новички изучают оружие и приемы ведения боя в лесной местности. По тактике отрабатываем перебежки, переползания, захват траншеи противника, метание гранат.

Мы пошли по подразделениям. Я побеседовал со многими командирами, политработниками, бойцами. Николай Ефимович Воронин интересовался, как солдатам разъясняют их задачи на период обороны замполиты, парторги, комсорги, агитаторы. Его обеспокоили недостатки в организации обороны в 756-м полку, о которых он узнал от меня. Николай Ефимович не без основания относил их и за счет пробелов в партийно-политической работе и поэтому придирчиво выяснял, нет ли таких же недостатков здесь. Однако в 469-м полку дела обстояли неплохо. Он был укомплектован хорошими бойцами, а должности командиров занимали умелые и деятельные офицеры.

Хорошее впечатление произвел на меня и батальон капитана Василия Иннокентьевича Давыдова. Об этом командире я слышал немало добрых слов. Он отличился еще в боях за Поплаву, Шилиху и высоту 167.4. Тогда давыдовский батальон первым прорвал хорошо подготовленную вражескую оборону. Василий Иннокентьевич сам в решительный момент повел людей на штурм очень важной позиции. Атака увенчалась успехом.