- А если бы даже опасность и была, - прибавила Бланш, - то мы не можем колебаться. Будь добр, Дагобер, пропусти нас.

В это время по лицу внимательно прислушивавшегося Родена промелькнуло выражение зловещей радости; он вздрогнул, и глаза его загорелись мрачным огнем.

- Дагобер, не отказывай нам, - сказала Бланш. - Ведь ты сделал бы для нас то, что мы хотим сделать для другой; в чем же тебе упрекать нас?

Дагобер, заслонявший до тех пор дверь, вдруг отступил и довольно спокойно сказал:

- Я старый безумец!.. Идите... идите... и если вы найдете госпожу Августину у себя, можете там и остаться.

Изумленные словами и тоном Дагобера, сестры остались на месте в нерешительности.

- Но если ее нет здесь... то где же она? - спросила Роза.

- Так я вам и скажу, когда вы так взволнованы.

- Она умерла! - воскликнула Роза, побледнев.

- Да нет же, нет! - успокаивал их солдат. - Клянусь вашим отцом... что нет... Но при первом же приступе болезни она попросила, чтобы ее увезли отсюда... так как боялась заразить остальных.

- Добрая, мужественная женщина! - сказала с нежностью Роза. - А ты еще не хочешь...

- Я не хочу, чтобы вы выходили, и вы не выйдете, хотя бы мне пришлось запереть вас на ключ! - гневно воскликнул солдат и, вспомнив, что всю эту неприятную историю устроил своей болтовней Жокрис, он с яростью прибавил: - А уж палку свою я обломаю о спину этого негодяя!

Говоря это, он повернулся к двери, где молчаливо и настороженно стоял Роден, скрывавший под личиной обычного бесстрастия роковой план, уже родившийся в его голове.

Опечаленные девушки не сомневались больше в отъезде гувернантки и уверенные, что Дагобер ни за что не сообщит им, куда ее увезли, стояли в раздумье.

При виде иезуита, о котором он уже забыл, солдат опять рассердился и крикнул:

- А, вы еще здесь?

- Позвольте вам заметить, месье, - отвечал Роден с видом добродушия, какой он умел на себя напускать, - вы сами ведь стояли в дверях и не давали мне возможности пройти.

- Ну, теперь никто вам не мешает... убирайтесь.

- Я сейчас _уберусь_... месье... хотя я, конечно, вправе удивляться такому приему.

- Тут дело не в приеме, а в уходе... ну, скорее отправляйтесь!..

- Я пришел, чтобы с вами поговорить...

- Некогда мне разговаривать!

- О важном деле...

- У меня одно важное дело: не оставлять этих детей одних...

- Хорошо, - говорил Роден уже на пороге, - я не стану вам больше надоедать... Я думал, что, принеся хорошие вести о маршале Симоне, я...

- Вести о нашем отце? - с живостью сказала Роза, подходя к Родену.

- О! Расскажите... расскажите! - прибавила Бланш.

- У вас вести о маршале? - сказал Дагобер, подозрительно поглядывая на Родена. - Что же это за вести?

Но Роден, не отвечая на этот вопрос, вернулся в залу и, якобы любуясь Розой и Бланш, воскликнул:

- Какое счастье для меня, что я опять могу порадовать этих милых девушек! Сегодня я вижу их менее печальными, чем тогда, когда я увозил из монастыря, где их заперли. Но прелестны и грациозны они по-прежнему. Как мне было приятно видеть их в объятиях великого отца.

- Их место там, а ваше - не здесь! - грубо ответил Дагобер и указал Родену на дверь.

- Ну, у доктора Балейнье, - улыбаясь, тихонько сказал иезуит, надеюсь, я был на месте, когда возвратил вам ваш орден... когда мадемуазель де Кардовилль не дала вам задушить меня, назвав меня своим освободителем!.. Право, девочки, он чуть меня не задушил: несмотря на его годы, у него рука железная. Ха-ха-ха! Впрочем, пруссаки и казаки знают это еще лучше меня...

Этими словами иезуит ловко напомнил о своих услугах. Мадемуазель де Кардовилль сообщила маршалу, что Роден очень опасный человек, что она была им одурачена, но отец Розы и Бланш в заботах и огорчениях забыл предупредить Дагобера. Впрочем, солдат инстинктивно не доверял иезуиту, несмотря на все благоприятные признаки; он был слишком научен опытом, чтобы всему этому верить. Поэтому он отрывисто заметил:

- Ладно, тут дело не в том, какая у меня рука, а...

- Если я и намекнул на пылкость вашего характера, - келейно сказал Роден, продолжая приближаться к сестрам круговыми движениями пресмыкающегося, свойственными ему, - то это только при воспоминании о тех маленьких услугах, какие я имел счастье вам оказать...

Дагобер пристально взглянул на Родена, опустившего при этом свои вялые веки, и сказал:

- Во-первых, порядочный человек никогда не напомнит об услугах, какие он оказал, а вы уже в третий раз возвращаетесь к этому вопросу...

- Но, Дагобер, - шепнула ему Роза, - если речь идет об отце...

Солдат жестом попросил девушку замолчать и предоставить говорить ему. Продолжая смотреть в глаза Родену, солдат прибавил:

- Хитрая вы штучка... ну да ведь и я старый воробей.

- Я хитрый? - простодушно сказал Роден.

- Ладно... знаю. Вы думаете; вы меня обошли вашими ловкими фразами? Нет, сорвалось! Слушайте: кто-то из вашей шайки святош стащил у меня крест... вы его мне отдали... Ладно. Кто-то из той же шайки похитил девочек... вы их привели обратно... Ладно... Вы донесли на этого предателя д'Эгриньи... Так... Но что же это доказывает? Во-первых, что вы настолько низки, что были участником этой банды, во-вторых, что вы же имели низость на нее донести. Оба эти поступка достаточно гнусны, и поэтому вы мне очень подозрительны. Проваливайте, проваливайте... смотреть на вас - вредно для девочек...

- Но...

- Без "но"!.. Когда такой штукарь принимается за добрые дела, под этим скрывается какая-нибудь мерзость... Надо остерегаться, и я остерегаюсь.

- Я понимаю, - холодно заметил Роден, негодуя, что не может обойти солдата, - что это недоверие победить нельзя... Но вы хотя бы подумали, какая мне выгода вас обманывать?

- Уж не без умысла, видно, вы сюда забрались, если вас нельзя выжить отсюда.

- Да ведь я сказал вам, зачем я пришел!

- С вестями о маршале, не так ли?

- Именно так! У меня есть о нем свежие новости... - И снова отойдя к двери, Роден приблизился к девушкам: - Да, милые девочки, у меня есть вести о вашем отце!

- Пойдемте ко мне... там вы их и расскажете.

- Как? У вас хватит жестокости лишить этих милых девочек вестей об их...

- Черт возьми! - загремел Дагобер. - Неприятно мне выбрасывать за дверь человека ваших лет... а, видно, придется... Кончится это или нет?