- Еще бы. Подумай, сколько нас теперь: отец, мы с флангов...
- Дагобер в авангарде, Угрюм в арьергарде: целая армия...
- Напади-ка кто на нас... хоть тысяча эскадронов! - прибавил веселый бас, и на пороге появился счастливый, веселый Дагобер. Он слышал последние слова девушек, прежде чем войти в комнату.
- Ага! Ты подслушивал... Какой любопытный! - весело закричала Роза, выходя с сестрой в залу и ласково обнимая старика.
- Еще бы! Да еще пожалел, что у меня не такие громадные уши, как у Угрюма, чтобы побольше услыхать! Ах вы мои храбрые девочки! Вот такими-то я вас и люблю!.. Ах вы, черт меня возьми, бедовые мои! Скажем-ка горю: полуоборот налево! Марш!.. Черт побери!
- Славно!.. Гляди-ка! Он теперь, пожалуй, начнет нас учить браниться! смеялась Роза.
- А что же? Иногда не мешает! Это очень успокаивает, - говорил солдат. - И если бы для того, чтобы переносить горе, не было миллиона словечек, как...
- Замолчишь ли ты? - говорила Роза, зажимая своей прелестной рукой рот старика. - Что если бы тебя услыхала Августина!
- Бедняжка! Такая кроткая, робкая! - сказала Бланш.
- Она бы страшно перепугалась...
- Да... да... - с замешательством проговорил Дагобер. - Но она нас не услышит... она ведь в деревне...
- Какая хорошая женщина! - продолжала Бланш. - Она сказала один раз о тебе кое-что, и тут проявилось все ее превосходное сердце.
- Да, - прибавила Роза, - говоря о тебе, она выразилась так: "Конечно, рядом с преданностью господина Дагобера моя привязанность для вас слишком нова и ничтожна, но если вы в ней и не нуждаетесь, я имею право также испытывать ее к вам".
- Золотое сердце было... то бишь есть... золотое сердце у этой женщины, - сказал Дагобер и подумал: "Как нарочно все о ней, бедняжке, заговаривают!"
- Впрочем, наш отец знал, кого выбрать! Она - вдова его товарища по службе.
- И как она тревожилась, видя нашу печаль, как старалась нас утешить!
- Я двадцать раз видела, что у нее были глаза полны слез, когда она на нас смотрела, - продолжала Роза. - Она очень нас любит, и мы ее также... и знаешь, что мы придумали, когда папа вернется?..
- Да молчи, сестра... - прервала ее со смехом Бланш. - Дагобер не сумеет сохранить нашу тайну.
- Он-то?
- Сумеешь сохранить секрет, Дагобер?
- Знаете, - с растущим смущением заметил солдат, - лучше, если вы ничего мне не скажете...
- Ты ничего, значит, не можешь скрыть от госпожи Августины?
- Ах вы, Дагобер, Дагобер, - весело говорила Бланш, грозя ему пальцем. - Вы, кажется, кокетничаете с нашей гувернанткой!
- Я... кокетничаю?! - сказал солдат.
И тон, и выражение, с каким Дагобер произнес эти слова, были так красноречивы, что девушки расхохотались.
В эту минуту отворилась дверь в залу.
Появился Жокрис и объявил громогласно:
- Господин Роден.
И вслед за ним в комнату проскользнул иезуит. Попав в залу, он считал, что игра уже выиграна, и его змеиные глазки заблестели. Трудно описать изумление сестер и гнев Дагобера при этом неожиданном появлении.
Подбежав к Жокрису, Дагобер схватил его за шиворот и закричал:
- Как смел ты кого бы то ни было впустить без позволения?
- Помилуйте, господин Дагобер! - кричал Жокрис, бросаясь на колени с самым глупым умоляющим видом.
- Вон отсюда... а главное, вы... вон!.. Слышите... вон! - угрожающе напустился солдат на Родена, уже пробиравшегося к сиротам с лицемерной улыбкой.
- Ваш слуга, - смиренно раскланялся иезуит, не трогаясь с места.
- А ты-то уберешься? - кричал солдат на Жокриса, который не поднимался с колен, зная, что в таком положении он сумеет сказать все, что надо, прежде чем Дагобер его вытолкает.
- Господин Дагобер, - жалобным голосом говорил Жокрис, - простите, что я провел этого господина... но я потерял голову от несчастия с госпожой Августиной...
- Какого несчастия? - с беспокойством воскликнули девушки, живо подходя к Жокрису.
- Уйдешь ли ты? - тряся Жокриса за ворот, кричал Дагобер.
- Говорите... говорите, что случилось с госпожой Августиной? допытывалась Бланш.
- Да ведь с ней ночью холера... - Жокрис не мог докончить, так как Дагобер обрушил на его челюсть такой славный удар, какого он уже давно никому не давал. Призвав затем на помощь свою силу, еще значительную для его возраста, бывший конногренадер мощной хваткой поставил Жокриса на ноги и здоровенным пинком в одно место пониже спины вытолкнул в соседнюю комнату.
- Теперь ваш черед!.. И если вы сейчас же не выкатитесь!.. - с пылавшим от гнева взглядом, раскрасневшимися щеками и с выразительным жестом проговорил Дагобер.
- Мое почтение, месье, мое почтение... - бормотал Роден, раскланиваясь с девушками и пятясь к двери задом.
48. ДОЛГ
Роден медленно отступал под огнем гневных взглядов Дагобера, не теряя в то же время из вида девушек, явно взволнованных умышленной бестактностью Жокриса: Дагобер строго-настрого запретил ему говорить о болезни гувернантки.
Роза с живостью подошла к солдату и спросила:
- Неужели в самом деле Августина заболела холерой?
- Не знаю... не думаю... во всяком случае, это вас не касается.
- Дагобер, ты хочешь скрыть от нас несчастье, - заметила Бланш. - Я помню, ты давеча смутился, когда говорил с нами об Августине.
- Если она больна, мы не можем ее покинуть: она сочувствовала нашей печали, и мы не можем ее оставить одну в страдании.
- Пойдем к ней, сестра... пойдем в ее комнату, - сказала Бланш, приближаясь к дверям, у которых стоял Роден, со вниманием наблюдавший за этой сценой.
- Вы отсюда не выйдете! - строго сказал сестрам солдат.
- Дагобер, - твердо возразила Бланш, - речь идет о священном долге, и не исполнить его будет низостью.
- А я говорю, что вы отсюда не выйдете! - повторял солдат, с нетерпением топнув ногой.
- Друг мой, - не менее решительно заявила девушка. - Наш отец, расставаясь с нами, дал пример, как надо исполнять свой долг; он не простит нам, если мы забудем урок!
- Как? - закричал вне себя Дагобер, бросаясь к сестрам, чтобы не допустить им уйти. - Вы воображаете, что я во имя какого-то долга пущу вас к холерной больной? Ваш долг - жить, и жить на радость отца... и на мою... Ни слова больше об этом безумии!
- Не может быть никакой опасности навестить Августину в ее комнате! сказала Роза.