- Жак, войди сюда один, - сказала Королева, игнорируя эти крики.

А затем, величественно обратись к толпе, она прибавила:

- Через десять минут я приду к вам и тогда чертовски кутнем!

- Да здравствует Королева Вакханок! - провозгласил Дюмулен, потрясая своей трещоткой, и пошел обратно со всей депутацией, пока Голыш входил в кабинет.

- Вот моя милая сестра, Жак! - сказала Сефиза.

- Очень рад познакомиться с вами, - сердечно произнес Жак, - и вдвойне рад, потому что вы можете рассказать мне о моем товарище Агриколе... С тех пор, как я разыгрываю миллионера, мы не виделись ни разу. Но я очень его люблю, славного, хорошего друга... Вы живете в том же доме?.. Как он поживает?

- Увы, месье, его семью постигло большое горе: он в тюрьме.

- В тюрьме! - воскликнула Сефиза.

- Агриколь в тюрьме? Он? За что же? - с удивлением спросил Жак.

- Да за незначительный политический поступок. Мы даже надеялись, что его выпустят на поруки.

- Конечно... Надо внести пятьсот франков, я знаю! - сказал Голыш.

- К несчастью, это невозможно: та особа, на которую мы рассчитывали...

Королева Вакханок прервала речь Горбуньи, сказав Голышу:

- Слышишь?.. Агриколь в тюрьме... из-за пятисот франков!..

- Конечно, слышу и понимаю, черт возьми, - незачем мне и знаки делать! Экий славный парень, он ведь содержит мать!

- Да, месье! Еще грустнее, что это случилось теперь, когда вернулся из России его отец, а мать...

- Вот, мадемуазель, возьмите, пожалуйста, - прервал Горбунью Жак, протягивая ей кошелек. - Здесь все, что у меня осталось: двадцать пять или тридцать наполеондоров; трудно и придумать лучшее употребление для этих денег, чем выручить из беды товарища. У нас же здесь все оплачено вперед. Отдайте эти деньги отцу Агриколя: он внесет их, и завтра Агриколь будет в кузнице; пусть он там поработает за мое здоровье.

- Жак, поцелуй меня сейчас же! - воскликнула Сефиза.

- И сейчас, и потом, и всегда! - весело воскликнул Голыш, целуя Сефизу.

Горбунья с минуту колебалась. Но потом, сообразив, что эти деньги будут брошены на какое-нибудь безумство, а теперь они могут вернуть жизнь и надежду семье Агриколя, она решилась воспользоваться ими, учитывая, что через некоторое время залог все равно вернут, и тогда пятьсот франков очень пригодятся Жаку. С глазами, полными слез, она приняла кошелек и сказала:

- Благодарю вас, месье Жак, вы очень добры и великодушны. По крайней мере, несчастный отец Агриколя хоть этим утешится в своем жестоком горе... Еще раз спасибо, большое спасибо!

- Не за что, мадемуазель, деньги должны же служить для чего-нибудь, для меня или для другого, не все ли равно?

В это время крики поднялись снова с дикой яростью, а трещотка Дюмулена задребезжала самым отчаянным образом.

- Знаешь, Сефиза, если ты не появишься, они там все перебьют, а мне платить нечем! - сказал Голыш; затем, обратясь к Горбунье, он прибавил, смеясь: - Простите, мадемуазель, вы видите: у королевской власти свои обязанности!

Взволнованная Сефиза обняла сестру, и Горбунья, проливая сладкие слезы, робко спросила:

- Когда же мы с тобой увидимся?

- Скоро, хоть и тяжело мне смотреть на твое положение, особенно, когда ты не хочешь принимать никакой помощи!

- Но ты придешь? Ты мне обещаешь?

- Я вам за нее обещаю, - сказал Жак. - Мы придем вместе навестить вас и вашего соседа!

- Ну, возвращайся же к своим друзьям, Сефиза, и веселись от души... Ты имеешь на эта право: месье Жак осчастливил целую семью!

Голыш пошел посмотреть, можно ли незаметно вывести Горбунью, и она поспешила скорее уйти, чтобы обрадовать Дагобера. Впрочем, прежде чем следовать домой, она завернула на Вавилонскую улицу в павильон Адриенны де Кардовилль. Мы после узнаем, зачем она туда заходила.

В то время, как Горбунья выходила из ресторации, около последней стояли три хорошо одетых и о чем-то совещавшихся господина. Вскоре к ним присоединился четвертый, сбежавший по лестнице трактира.

- Ну что? - с беспокойством спросили все трое.

- Он там!

- Это точно?

- Да разве найдется где другой Голыш! Я только что его видел. Он переодет крючником. Сейчас они уселись за стол и часа три, самое меньшее, прображничают!

- Тогда вы ждите меня здесь... только спрячьтесь... Я сбегаю за шефом, и дело будет в шляпе!

С этими словами один из совещавшихся быстро удалился по соседней улице, примыкавшей к площади.

В это время Королева Вакханок в сопровождении Голыша вошла в залу пиршества, где ее встретили неистовые приветствия:

- Теперь, друзья, - сказала она с лихорадочным волнением, как бы желая заглушить какое-то иное чувство, - да будет шум, гром, гам, землетрясение, буря, шторм! - И протянув Дюмулену стакан, она прибавила: - Наливай!

- Да здравствует Королева! - раздался единодушный возглас собравшихся.

3. "УТРЕННИЙ ШУМ"

Королева Вакханок, сидя напротив Голыша, рядом с Пышной Розой по левую сторону и Нини-Мельницей справа, председательствовала за ранним завтраком, называемым ими "утренним шумом", который великодушно заказал Жак товарищам по веселью.

Эти молодые люди и девушки, кажется, совершенно забыли о всякой усталости, хотя бал, начавшийся в одиннадцать часов вечера, длился до шести часов утра. Эти веселые влюбленные парочки были неутомимы. Они хохотали, ели и пили с юношеским жаром и с аппетитом, достойным Пантагрюэля. Поэтому во время первой части ужина даже мало говорили; слышался только звон бокалов да стук ножей и вилок.

Королева Вакханок казалась гораздо оживленнее, чем обыкновенно, хотя ей не хватало обычной веселости. Раскрасневшиеся щеки и горящие глаза указывали на лихорадочное возбуждение. Ей, видимо, хотелось закружиться и забыть то, что невольно осталось в памяти из печальной беседы с сестрой.

Жак любовался Сефизой со страстным обожанием, потому что, в силу странного сходства характеров, взглядов и вкусов, связь их была несравненно глубже и серьезнее обычных мимолетных сближений. Они даже сами не знали силы обоюдной привязанности, потому что до сих пор, в круговороте наслаждений, любовь их не подвергалась никаким испытаниям.

Маленькая Пышная Роза вот уже несколько дней как овдовела. Ее возлюбленный, юный студент, поехал домой в провинцию попытаться выманить у родственников деньжат, необходимых для достойного окончания карнавала, причем предлог, чтобы получить пособие, принадлежал к числу тех замысловатых выдумок, традиция которых поддерживается и тщательно культивируется в среде студентов-медиков и юристов. Не желая изменять отсутствующему и являя пример редкой верности, Роза выбрала кавалером безобидного Нини-Мельницу. Тот, сняв каску, сиял своей лысиной, причем остатки черных курчавых волос обрамляли его голову сзади чем-то вроде длинной бахромы. В силу особого вакханического феномена, по мере того как им овладевало опьянение, некая полоса, пурпуровая, как его багровое лицо, постепенно охватывала лоб Нини-Мельницы и распространялась на его череп, обычно сиявший блестящей белизной. Зная значение этого симптома, Пышная Роза поспешила обратить на него внимание общества и воскликнула, заливаясь смехом: