Новая конституция содержала следующую преамбулу:

"Верховная самодержавная власть принадлежит Императору всея России. Подчиняться этой власти должно не только из страха и по совести, но также и по Божьему велению".

Еще важнее этого зловещего заявления (которое следует понимать буквально, а не как "защитника веры" английскими королями) было коренное изменение избирательного закона с целью дать преимущество правому крылу в Думе: в результате, в новой Думе составилось правое крыло из пятидесяти депутатов.*

Возможно, что Столыпин слишком поздно появился на политической сцене, чтобы спасти Россию; возможно также, что его методы были неверны; во всяком случае, он был значительной фигурой - решительный, мужественный, настойчивый. Желая умиротворить страну, он узаконивал террор справа, чтобы раздавить его слева; он прибегал, в еще не превзойденной форме к мерам известным как "меры усиленной охраны государственной безопасности". (Мы уже упоминали об этом законе, когда описывали, как произошла процедура ареста Бейлиса, именно в соответствии этому закону).

Столыпин также заменял гражданский суд военно-полевым в любой, означенной администрацией области. Таким образом можно было быстро расправляться с левыми политическими правонарушителями всех оттенков. Он действовал ловко и безжалостно; его кривые методы привели к созданию слова "Столыпинщина" и также "Столыпинский галстук", слова, напоминавшие о его вешательных подвигах.

Но у него также были и созидательные идеи. Он очень (135) хорошо отдавал себе отчет, что условия жизни миллионов русских крестьян были невыносимы и был озабочен как бы предотвратить восстание.

Столыпин сделал усилие для создания среднего и высшего класса крестьянства, владеющего землей, и достиг в этом некоторых результатов. (Согласно защищавшему его биографу, он также надеялся, что конституция со временем будет более либеральной). Однако, история говорит, что он сам нарушил конституцию и, уступая крайне правым, допустил кровопролитие; уступками нельзя было привлечь крайне-правых на его сторону - они всегда играли ва-банк.

Столыпин всех разочаровал, и Николая и его приспешников; при всей его разрушительной для конституции работе, при всем его подавлении левых групп, в Столыпине все же оставалась определенная мера благоразумия, чему и свидетельствует его попытка смягчить участь евреев. И если мы не будем доверять слухам, что правые организовали убийство Столыпина, есть достаточные основания предполагать, что оставайся он жив, он не долго был бы у власти. Он потерял поддержку царя и правых кругов, а своим подлаживанием к ним он оттолкнул от себя и честных консерваторов. Что же касается либералов и радикалов - он им очень помог жестокостью своих методов выйти из владевшего ими оцепенения, когда страна не восстала против нарушения конституции.

Теперь, когда предстояли выборы в 4-ую Думу, правые "вкусив крови" (банальная эта фраза как-то особенно остро воспринимается в связи с бейлисовским делом) - захотели большего. Еврейский вопрос как один из главных в этой возобновившейся борьбе, должен был быть поставлен в первую очередь.

Вот как Кеннан описывает положение за семь месяцев до убийства Столыпина в сентябре 1911 г.: "Позиция правительства частью определилась ненавистью царя к евреям, частью политическими соображениями. У министерства не было в Думе надежного большинства; умеренные консерваторы (в их руках содержалось равновесие по отношению к крайне правым) были недовольны репрессивными мерами Столыпина; они склонны были присоединиться к конституционным демократам (136) (т.е. к либералам). В феврале 1911 г. - 166 депутатов Думы внесли законопроект о полном уничтожении черты оседлости для евреев и очень этим встревожили и царя и министров".

Законопроект не имел ни малейшего шанса пройти в общем собрании Думы - он умер еще в комиссии; однако он указывал, что либеральный дух еще жив.

Крайне правые, считая, что контр-террор Столыпина недостаточен, и потеряв с ним терпение, искали какого-то выпада, боевого клича, способного раз навсегда выбить почву из-под ног либералов в предстоящих выборах. И вот тут-то, как раз через месяц после представленного дерзкого законопроекта, случилось убийство Ющинского и поднятые Голубевым крики о ритуальном убийстве.

Может быть, это и было то, что нужно! - Таким образом, началась уже рассказанная нами переписка между группами Голубева - Чаплинского в Киеве и Щегловитова - Белецкого в Санкт-Петербурге. Сначала администрация соблюдала некоторую меру осторожности, затем со все увеличивающимся безрассудством она стала рыть сама себе яму.

Много лет тому назад служащий зоологического сада в Дурбане, Южной Африке, объяснял нам как ловят обезьян; узкое отверстие, недостаточное, чтобы обезьяна могла просунуть в него свою лапу, пробуравливается в кокосовом орехе и орех этот кладут на землю в тех местах где водятся обезьяны. Затем ждут, пока обезьяна подойдет, с трудом просунет свою лапу в отверстие и наберет в нее целую горсть мякоти плода; обратно она уже не может вытянуть лапу не выпустив из нее мякоти, чего она ни за что не сделает. Когда человек к ней приближается, обезьяна старается удрать таща за собой кокосовый орех - тяжелое бремя. Вот тогда ее легко можно схватить, но, даже попав в плен, она отказывается разжать лапу, и кокос приходится расколоть пополам.

(137)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВТОРАЯ ФАЗА

Глава одиннадцатая

ТЕ ЖЕ И... КРАСОВСКИЙ...

К весне 1912 г. администрации, как мы это уже видели, неясно было ее положение в деле Бейлиса. Все чем ей удалось заручиться были невнятные показания фонарщиков и Волковны, еще более удивительным донесением шпиона-арестанта Козаченко, а в качестве главного блюда - показанием Василия Чеберяка.

19-го апреля губернатор Гире писал помощнику министра внутренних дел: "Согласно полученным мною сведениям нет сомнения, что дело это закончится оправданием подсудимого". Однако к этому времени Киев уже потерял инициативу и возможно, что ее уже не было в руках у Щегловитова - судьба этого дела уже находилась в руках крайне правых организаций и значение его раздулось в национальном масштабе.

После того как Щегловитов фактически заверил царя, что Бейлис был одним из убийц, у администрации уже не было возможности повернуть оглобли назад, и ей только оставалось продолжать свой путь в надежде что что-либо более правдоподобное удастся придумать для обвинения.

Осуждение Бейлиса, во всяком случае, являлось второстепенным по важности фактором; если бы удалось убедить присяжных вынести вердикт перед народом и перед всем миром что ритуальное убийство имело место - победа все-таки была бы очень велика.

Пока что, для того чтобы возможно было маневрировать, самым срочным было скрыть, что администрации известно было о виновности Чеберяк и "тройки". Ведь согласно письму полковника Шределя: "Оправдание Бейлиса могло бы привести (138) к вполне понятному выговору администрации за поспешность ее выводов и выявленную ею односторонность во время следствия". Но все это, конечно, было бы ничто по сравнению со скандалом если бы выяснилось, что администрация намеренно скрыла всю очевидность, указывающую на вину Чеберяк и ее банды.

Тут уже ставился вопрос не только о конспирации и о порочности правосудия, но на карту ставился весь построенный миф ритуального убийства. Создатели его. не только были бы лишены возможности увековечить его, но еще и были бы схвачены за руку и вместо бурного проявления антисемитских чувств пронеслась бы волна отвращения к администрации... "так вот значит как оно было сделано!..." - Даже неисправимые галлюцинирующие антисемиты были бы взбешены и кричали бы: "неуклюжие идиоты"!

Вот чем объясняется увольнение и преследование начальника розыска Мищука и еще более крутой поступок - увольнение такого важного лица как прокурор Брандорф. Вот почему чиновник уголовного розыска Красовский тоже был снят с дела и отправлен в провинцию на свою прежнюю должность. Киевская же администрация все еще была в поисках человека способного собрать последние улики против Чеберяк и держать их в резерве в случае надобности для самозащиты.