Дубогрызы! Тупицы! Годами сидят за баранкой и не знают, как нужно работать! И смешно глядеть на них, и жалко. Меня так и подмывало облагодетельствовать какого-нибудь кэбби, поделившись своим открытием. И если бы я это сделал, Бог уберег бы меня от беды, но я ни с кем не поделился... 5.

Мой чекер уже стоял на выезде из загона-стоянки, готовый по команде диспетчера подрулить под навес, где клиенты усаживаются в кэбы, когда через дорогу, стуча каблучками, от здания аэровокзала перебежала гибкая огненно-рыжая женщина лет тридцати. И -- ко мне:

-- Поедем? Лексингтон и Тридцать пятая. От этого места до моей "золотоносной жилы" -- рукой подать!..

-- Леди, разве есть на свете человек, который способен вам сказать "нет"?

Хохочет. Но и у меня прилив веселья. Когда это я был таким смелым, таким напористым?

-- Ну-ка, выкладывайте, -- отчаянно флиртую я, -- что у вас сегодня за событие?

-- Ничего особенного...

-- Отчего же вы так сияете?

Раскинула руки по спинке сиденья -- яркая, неотразимая.

-- Я всегда такая...

-- Ой ли?!.. Что вы делали в аэропорту -- без вещей?

-- Провожала мужа. Вот так номер.

-- Чему же вы радуетесь? Он у вас старый, нудный?

-- Наоборот, молодой и очень славный... Жмурится от солнышка:

-- Через два дня муж вернется, привезет наших детишек. Я уже больше недели их не видела.

-- Соскучились?

-- Конечно...

-- Не верю ни одному слову.

-- Как хотите...

-- Скажете правду, если я угадаю?

-- Скажу.

-- Эти два дня -- ваши!

Нахмурилась:

-- Мои...

Едва она созналась, бесшабашное настроение мое пропало. Несколько минут мы молчали. Я закурил свою сигарету, она -- свою. Потом я сказал:

-- Откуда это приходит? Что -- толкает?

-- Не знаю...

-- А чем занимается ваш муж?

-- Он дантист.

Я обрадовался до неприличия:

-- Тогда так ему и надо! Дантист засадил меня в этот проклятый кэб. Чему вы улыбаетесь?

-- Тот, кого я люблю, тоже дантист, -- сказала она, и для меня все ее очарование -- исчезло...

"Так, так, так, -- задумался я: -- а не подлежит ли это дело немедленному разбирательству в Чрезвычайном Таксистском Трибунале?..." И, собравшись с мыслями, тотчас же вынес приговор: "За то, что у подсудимой не хватило ни вкуса, ни взбалмошности влюбиться в лохматого саксофониста, в спортсмена, в красавца-актера, в соседского, наконец, мальчишку-студента, рассматривая факт одновременного сожительства с двумя дантистами как отягчающую вину пошлость, Таксистский Трибунал приговаривает вас, мадам, к маршруту повышенной дальности -- через мост Трай-боро!".

Приговор, по-моему, был ей понятен. Эта дамочка знала Нью-Йорк. Тягостная тишина, в которой царил теперь только грубый таксистский обман, сгустилась в чекере. Мы проскочили мимо ответвления дороги, которое вело к туннелю Квинс-Манхеттен, мимо другого ответвления, ведущего к мосту Квинсборо, и теперь стремительное Гранд-шоссе уносило кэб в сторону от пересечения Тридцать пятой улицы и Лексинггон-авеню, куда моя пассажирка направлялась, -- в объезд, эдак кварталов на восемьдесят! Но осужденная не заявляла ходатайства о смягчении приговора. Раздавленная тяжестью своей вины, она молчала... 6.

Оказавшись, наконец, на юго-восточном углу Парк-авеню и Сорок второй улицы, я, однако, так и не сподобился разглядеть, где именно расположены здесь авиакассы. Голова моя шла кругом...

Я не видел ни домов, ни машин, ни суеты у входа в Центральный вокзал, бурлившей через дорогу от того места, где я стоял глубоко потрясенный: перед растянувшейся метров на двадцать шеренгой людей с чемоданами!..

Баулами...

Дорожными чехлами для костюмов...

Саквояжами...

Рюкзаками...

Построенный и готовый к отправке в аэропорт батальон...

Волнительность момента заключалась не только в количестве клиентов или мест багажа, не только в том, что их было м н о --г о , но еще и в том, что кэб был лишь один -- мой!

Усилием воли я заставил себя действовать! Открыл багажник и пружинисто шагнул к шеренге...

Прохладный ветерок ласкал мое разгоряченное лицо; я расхаживал перед строем, как генерал, который намечает группу для стратегически важной разведки. Я задавал отрывистые вопросы: "Куда едем?". И тут же решал: "Подождите!.. Вы тоже должны подождать... А вы -- пройдите к машине!..".

Большинство выстроившихся вдоль стены людей собиралось в "Ла-Гвардию"; их, естественно, я игнорировал, а выискивал -- "кеннедийцев"... Но мои жесты и голос с каждой секундой становились все менее уверенными, поскольку люди отвечали на "генеральские" вопросы как-то недоброжелательно, переглядываясь между собой, и в душу ко мне холодным червем вползло ощущение, что я совершаю нечто недозволенное...

-- Куда ехать? -- спросил я очередного пассажира, однако, он вообще не ответил мне, а глядя в ту сторону, где я оставил кэб, как-то странно и вроде бы злорадно хихикнул.

Я оглянулся. Перед моим чекером, широко расставив ноги, стоял полисмен и что-то писал в большом, удлиненном, как мне показалось, блокноте.

--Что случилось, босс? -- вроде бы по-приятельски, стараясь скрыть сквозившую в голосе дрожь, спросил я.

--Ничего особенного, -- в тон мне, по-приятельски, отвечал полисмен, не прерывая своего занятия. -- Дай мне, пожалуйста, свои права.

--Вы выписываете мне штраф? -- не без удивления осведомился я.

--Угу...

--За что?

Полицейский молча указал на знак "Остановка запрещена".

--Но ведь я нахожусь возле своей машины, и вы вполне могли бы мне сказать... Я просто не заметил этот дурацкий знак...

Полисмен вырвал из блокнота листок и вручил его мне, приговаривая:

--Я видел,как ты подъехал. Я внимательно наблюдал за тобой. Я свидетель всего, что ты сейчас делал, -- закончил он многозначительно.

Не чувствуя за собой никакого греха, я повысил голос:

-- И какое же преступление я совершил?

-- Ах, вот ты как разговариваешь! -- обозлился полицейский и, не возвращая мне права, снова принялся писать. На этот раз -- в другом блокноте.

-- За что?! -- закричал я, понимая, что сейчас получу, уже получил второй штраф.

В ответ полисмен пробурчал какое-то слово, но какое именно я не разобрал...