Дубогрызы! Тупицы! Годами сидят за баранкой и не знают, как нужно работать! И смешно глядеть на них, и жалко. Меня так и подмывало облагодетельствовать какого-нибудь кэбби, поделившись своим открытием. И если бы я это сделал, Бог уберег бы меня от беды, но я ни с кем не поделился... 5.
Мой чекер уже стоял на выезде из загона-стоянки, готовый по команде диспетчера подрулить под навес, где клиенты усаживаются в кэбы, когда через дорогу, стуча каблучками, от здания аэровокзала перебежала гибкая огненно-рыжая женщина лет тридцати. И -- ко мне:
-- Поедем? Лексингтон и Тридцать пятая. От этого места до моей "золотоносной жилы" -- рукой подать!..
-- Леди, разве есть на свете человек, который способен вам сказать "нет"?
Хохочет. Но и у меня прилив веселья. Когда это я был таким смелым, таким напористым?
-- Ну-ка, выкладывайте, -- отчаянно флиртую я, -- что у вас сегодня за событие?
-- Ничего особенного...
-- Отчего же вы так сияете?
Раскинула руки по спинке сиденья -- яркая, неотразимая.
-- Я всегда такая...
-- Ой ли?!.. Что вы делали в аэропорту -- без вещей?
-- Провожала мужа. Вот так номер.
-- Чему же вы радуетесь? Он у вас старый, нудный?
-- Наоборот, молодой и очень славный... Жмурится от солнышка:
-- Через два дня муж вернется, привезет наших детишек. Я уже больше недели их не видела.
-- Соскучились?
-- Конечно...
-- Не верю ни одному слову.
-- Как хотите...
-- Скажете правду, если я угадаю?
-- Скажу.
-- Эти два дня -- ваши!
Нахмурилась:
-- Мои...
Едва она созналась, бесшабашное настроение мое пропало. Несколько минут мы молчали. Я закурил свою сигарету, она -- свою. Потом я сказал:
-- Откуда это приходит? Что -- толкает?
-- Не знаю...
-- А чем занимается ваш муж?
-- Он дантист.
Я обрадовался до неприличия:
-- Тогда так ему и надо! Дантист засадил меня в этот проклятый кэб. Чему вы улыбаетесь?
-- Тот, кого я люблю, тоже дантист, -- сказала она, и для меня все ее очарование -- исчезло...
"Так, так, так, -- задумался я: -- а не подлежит ли это дело немедленному разбирательству в Чрезвычайном Таксистском Трибунале?..." И, собравшись с мыслями, тотчас же вынес приговор: "За то, что у подсудимой не хватило ни вкуса, ни взбалмошности влюбиться в лохматого саксофониста, в спортсмена, в красавца-актера, в соседского, наконец, мальчишку-студента, рассматривая факт одновременного сожительства с двумя дантистами как отягчающую вину пошлость, Таксистский Трибунал приговаривает вас, мадам, к маршруту повышенной дальности -- через мост Трай-боро!".
Приговор, по-моему, был ей понятен. Эта дамочка знала Нью-Йорк. Тягостная тишина, в которой царил теперь только грубый таксистский обман, сгустилась в чекере. Мы проскочили мимо ответвления дороги, которое вело к туннелю Квинс-Манхеттен, мимо другого ответвления, ведущего к мосту Квинсборо, и теперь стремительное Гранд-шоссе уносило кэб в сторону от пересечения Тридцать пятой улицы и Лексинггон-авеню, куда моя пассажирка направлялась, -- в объезд, эдак кварталов на восемьдесят! Но осужденная не заявляла ходатайства о смягчении приговора. Раздавленная тяжестью своей вины, она молчала... 6.
Оказавшись, наконец, на юго-восточном углу Парк-авеню и Сорок второй улицы, я, однако, так и не сподобился разглядеть, где именно расположены здесь авиакассы. Голова моя шла кругом...
Я не видел ни домов, ни машин, ни суеты у входа в Центральный вокзал, бурлившей через дорогу от того места, где я стоял глубоко потрясенный: перед растянувшейся метров на двадцать шеренгой людей с чемоданами!..
Баулами...
Дорожными чехлами для костюмов...
Саквояжами...
Рюкзаками...
Построенный и готовый к отправке в аэропорт батальон...
Волнительность момента заключалась не только в количестве клиентов или мест багажа, не только в том, что их было м н о --г о , но еще и в том, что кэб был лишь один -- мой!
Усилием воли я заставил себя действовать! Открыл багажник и пружинисто шагнул к шеренге...
Прохладный ветерок ласкал мое разгоряченное лицо; я расхаживал перед строем, как генерал, который намечает группу для стратегически важной разведки. Я задавал отрывистые вопросы: "Куда едем?". И тут же решал: "Подождите!.. Вы тоже должны подождать... А вы -- пройдите к машине!..".
Большинство выстроившихся вдоль стены людей собиралось в "Ла-Гвардию"; их, естественно, я игнорировал, а выискивал -- "кеннедийцев"... Но мои жесты и голос с каждой секундой становились все менее уверенными, поскольку люди отвечали на "генеральские" вопросы как-то недоброжелательно, переглядываясь между собой, и в душу ко мне холодным червем вползло ощущение, что я совершаю нечто недозволенное...
-- Куда ехать? -- спросил я очередного пассажира, однако, он вообще не ответил мне, а глядя в ту сторону, где я оставил кэб, как-то странно и вроде бы злорадно хихикнул.
Я оглянулся. Перед моим чекером, широко расставив ноги, стоял полисмен и что-то писал в большом, удлиненном, как мне показалось, блокноте.
--Что случилось, босс? -- вроде бы по-приятельски, стараясь скрыть сквозившую в голосе дрожь, спросил я.
--Ничего особенного, -- в тон мне, по-приятельски, отвечал полисмен, не прерывая своего занятия. -- Дай мне, пожалуйста, свои права.
--Вы выписываете мне штраф? -- не без удивления осведомился я.
--Угу...
--За что?
Полицейский молча указал на знак "Остановка запрещена".
--Но ведь я нахожусь возле своей машины, и вы вполне могли бы мне сказать... Я просто не заметил этот дурацкий знак...
Полисмен вырвал из блокнота листок и вручил его мне, приговаривая:
--Я видел,как ты подъехал. Я внимательно наблюдал за тобой. Я свидетель всего, что ты сейчас делал, -- закончил он многозначительно.
Не чувствуя за собой никакого греха, я повысил голос:
-- И какое же преступление я совершил?
-- Ах, вот ты как разговариваешь! -- обозлился полицейский и, не возвращая мне права, снова принялся писать. На этот раз -- в другом блокноте.
-- За что?! -- закричал я, понимая, что сейчас получу, уже получил второй штраф.
В ответ полисмен пробурчал какое-то слово, но какое именно я не разобрал...