- Ну-к что ж,- сказал Иван Палыч, принимая трубку обратно,- я еще во всем этом ничего такого худого не вижу!

- В том-то и дело, все пошло как и надо, выпили, закусили, потом опять выпили, два раза в этот день бегал за заливухой, а потом... сызнова все зачалось!

Иван Палыч трубку положил на коленку, нас оглядел, да и мы все переглянулись: видно по всему, что Сеньке на этот раз не до шуток.

- Ну! - поторопил Иван Палыч.

- Ну... только это было мы к вечеру с их-высок расположились, слышу, в дверь кто-то скубется... Их-высок обернулся с походной кровати, будит меня разутой ногой, а я спал возле на полу, на шинели, побледнел и заорал во всю глотку:

- Кто там, в рас-пруды-на-туды-твою вас?.. А из-за двери кто-то чужим голоском, инда и мне стало страшно:

- Это я,- говорит,- господин капитан... пришел доложиться по случай приезда!

- Какого приезда?.. - кричит их-высок, - кто там еще может приехать?..

- Да я, - говорит, - я!

- Да кто там за я, в рас-пруды-на-туды!

- Да я же,- говорит,- навряд-поручик Зайцев.

Их-высок так и подернуло, привстал он с кровати, смотрит на меня и вроде как сказать ничего не находит, а мы как раз перед этим приходом говорили о Микалае Митриче, потому что в этот день было в приказе: пропал!

- А мы и того не знаем, - перебил Иван Палыч.

- Как же... по приказу он исключен... как без вести... и в чин произведен!

- Семен Семеныч, что-то больно нескладно выходит!

- Да-ж я же не знаю, как там решило начальство... только в тот самый вечер их-высок как раз мне и говорил, что Микалай Митрич вовсе не без вести, а просто учесал к немцам и теперь у них служит шпионом...

- Ну, городи! Вроде как что-то не больно...

- Их-высок так говорил... Это - говорит, - так уж беспременно верно, потому что все на это похоже... Ну, значит, каково же было его удивленье, когда сам Миколай Митрич пришел, да еще приставляться по случаю производства... Входите,- кричит,- их-высок,- господин навряд-офицер, я к вашим услугам!

А сам за стакан да за шашку, в одной руке стакан, а в другой - шашка:

Ну, думаю: да-а-а!

Дверь потихонечку отворилась и Микалай Митрич... в натуральном виде... Чуть малость выпимши.

Сенька опять прикурил у Иван Палыча и посмотрел на всех исподлобья. Мы подвинулись ближе, а у Сеньки складка у рта совсем подобралась, и в глаза уткнулись три желтых морщинки.

- Да рази Микалай Митрич вернулся?..- спрашивает Пенкин.

- Выходит, что да... хотя опосля того вечера он мне не попадался... так что, пожалуй, я даже толком не знаю, потому уж больно в тот вечер мы были все трое сизо!

- Скоро-ти обернул,- протянул Иван Палыч.

- Ну так и вот... входит, значит, их благородье, их-высок разинули рот, я, братцы, потому уж больно не ждали, тоже малость подобрался,- что дальше будет.

Он молчит, и мы молчим!

- Здравия желаю, господин капитан, говорит Микалай Митрич, чуть шатаясь, а руки по швам,- здравия,- говорит,- желаю!

- Нет... не-ет,- закричал их-высок,- вы скажите сначала, навряд-офицер, живой вы сейчас... али мертвый?..

- Что вы, господин капитан?.. Как же так можно... я, можно сказать, приставляться!..

- Извольте,- говорит,- по всей дисциплине мне отвечать: живой али мертвый? С того света аль с этого изволите прибыть?..

- Что вы,- отвечает Микалай Митрич, видно, что тоже не в себе, в глазах словно дым, губы трясутся и подбородок дергается,- что вы,говорит,- господин капитан, разве на том свете есть штабс-капитаны?..

- То-есть, как это так, господин навряд-офицер: вы изволите... что?.. смеятся надо мной!- еще пуще закричит их-высок и за шашку, я сзади за кончик держусь, думаю, отсадит руку - отсадит, а драться не дам.

- Никак нет,- говорит спокойно Микалай Митрич,- и не думал даже: не капитаны, а... штабс-капитаны,- достал из кармана бутылку и на четыре звездочки капитану показал, взял табуретку, сел и говорит: - как вам известно, у капитана погон чистый, а у штабс-капитана четыре звезды! Да-с! Налей-ка нам. Семен Семеныч!

Ну, думаю, пронесло! Их-высок даже выронил шашку и тоже сел.

Налил я им по стакану, себе чашку под столом набурлыкал, смотрят они друг на друга пронзительно и вижу, в руках стаканы дрожат.

- Я,- говорит Микалай Митрич,- больше вас, господин капитан, не боюсь. Мне теперь ничего не страшно, окромя во... воды!

- Ну, мне это,- отвечает их-высок,- это только приятно... я трусов да мертвецов терпеть не могу!

- Тогда за ваше здоровье,- обрадовался Микалай Митрич и потянулся чокаться, не донес стакана и так его пропустил в один дух, что их-высок свой оставил и: - Здорово! - говорит,- где-й-то вы так расхрабрели?

- Долго расказывать, господин капитан... давайте, - говорит Ми калай Митрич,- поговорим лучше о чем-нибудь таком душеполезном... Я ведь знаю, что вы совсем не такой салдафон! Ведь вы в семинарии были...

- Да,- говорит их-высок,- метил в попы, а оказался, как видите: лоцман!

- Очень,- говорит Микалай Митрич, - даже приятно... Вот... вот... Как вы,- говорит,- полагаете, господин капитан, есть у нас теперь Бог или остались одни только черти?..

Их-высок как вскочит и - за шашку, а Микалай Митрич ни в чем, только малость привстал на табуретке.

- Ага,- закричал их-высок,- черти?.. Черти? Ага: я знаю теперь, кто вы такой... Что есть бог, господин навряд-офицер?..

- Прах! Прах, унесенный буйным ветром! Смерть, господин капитан! Смерть - бог над нами!..

- Я так и думал, так и думал,- шепчет мне капитан,- так и думал, слышишь, что говорит?

Я только головой ему мотаю, дескать, как нам не слышать, уж так, де, хорошо понимаю, а сам на обеих гляжу и вижу, что дело пустое, а как с ним сообразиться - не знаю!

- Знаю,- еще раз повторил их-высок и руку к самому носу Микалаю Митричу протянул,- знаю теперь, кто вы такой!.. Вы... вы.. - но не докончил.

Микалай Митрич даже вскочил.

- Позвольте,- говорит,- мне течение мысли вашей, господин капитан, не очень понятно...

- Непонятно? Вы смеете говорить: непонятно?..

- Непонятно, господин капитан!

- Непонятно... так сядем... налей-ка нам, Сенька,- говорит их-высок, отбросил шашку и сел.- Вам непонятно?.. Значит, вы и в самом деле живой человек, прапорщик, тьфу, подпоручик Зайцев, значит, вы того... не чорт и не дьявол?

- Допились, значит, оба,- говорит Иван Палыч, но Сенька не взглянул на него и продолжал:

- Позвольте чокнуться, господин капитан,- говорит с улыбочкой Микалай Митрич.

- Да я с удовольствием, если так... только позвольте, позвольте, как же вы это сказали?

- Что изволите, господин капитан? - опять улыбается Микалай Митрич.

- Да, ведь, по-вашему, так и выходит, что на свете теперь ничего, кроме чертей, не осталось?

- Это уж точно, господин капитан... Бога не стало, остались одни только черти... разного вида!

- А вы,- говорит спокойно их-высок,- хилозофию, господин навряд-офицер, изучали?..

- Нет, - отвечает Микалай Митрич,- у меня мечтунчик с детства пристал к голове, как у некоторых бывает родимчик!

Их-высок опрокинул стакан и об пол.

- Так-с... слушаю, господин навряд-офицер! Хорошо-с! Извольте теперь отвечать мне по всей дисциплине: Бога нет?..

- Был!

- Умственный разговор,- перебил Иван Палыч наше общее молчание, но Прохор на него рукой махнул, как на муху, а Сенька словно не слышал:

- Так-с! Хорошо-с, господин навряд-офицер! Что нам остается?

- Боженята, господин капитан!

- Многобог! Вот кто,- поднял руку их-высок, разжал пальцы на кулаке и бросил их книзу.

- Никак нет,- упирается Микалай Митрич,- боженята!

- Многобог!

- Никак нет: боженята!

- Как боженята, - шопотком прошипел командир,- какие такие еще боженята?..

- Очень простые, господин капитан, ко всякой нации теперь приставлено по божененку... Оттого,- говорит Микалай Митрич,- и войну ведем, что эти самые боженята спать людям не дают хуже, чем блохи!