-- У меня, похоже, созрел тост, -- объявил Робб.

Американец и шотландец с трудом оторвали глаза друг от друга и уставились на него. К их изумлению, он наполнил три бокала.

-- Ты не будешь пить, Робб, -- сказал Струан, и его голос прозвучал как удар плети.

-- Буду. В первый раз на Гонконге. В последний раз в жизни. -- Робб протянул им бокалы. Это золотисто-коричневое виски изготовляли специально для "Благородного Дома" в Лох Таннох, откуда они были родом. Робб отчаянно нуждался в глотке спиртного, он мог бы сейчас выпить целый бочонок.

-- Ты поклялся на Библии!

-- Знаю. Но пить воду под тост принесет нам несчастье. А этот тост важен. -- Рука Робба дрожала, когда он поднял бокал. -- Я пью за наше будущее. За "Независимость" и "Независимое Облако". За свободные моря. За свободу от любых тиранов.

Он отхлебнул, задержал обжигающую жидкость во рту, чувствуя, как все у него внутри сжалось, требуя этот глоток.

Потом сплюнул, не проглотив ни капли, и выплеснул остатки виски из бокала на камни.

-- Если я еще хоть раз захочу сделать это, выбей бокал у меня из рук. -- Чувствуя невыносимую дурноту, Робб повернулся и зашагал прочь от берега.

-- Для этого требуется больше сил, чем есть у меня, -- покачал головой Купер.

-- Робб, должно быть, сошел с ума, если решился так дразнить дьявола.

Шесть лет назад Робб начал напиваться до бесчувствия, до белой горячки. Годом раньше Сара приехала в Макао из Шотландии и привезла с собой детей. Некоторое время все шло прекрасно, но потом она узнала о китайской любовнице Робба, Мин Су, с которой он жил уже много лет, и об их дочери. Струан помнил ярость Сары и боль в глазах Робба, и ему было жаль обоих. Им давно следовало бы развестись, подумал он, проклиная закон, согласно которому развод можно было получить только актом парламента. В конце концов Сара согласилась простить Робба, но только при условии, что он Богом поклянется немедленно избавиться от любовницы, которую обожал, и их дочери. Ненавидя себя, Робб дал согласие. Он тайком передал Мин Су четыре тысячи серебряных тэйлов, и она с дочерью уехала из Макао. Он больше никогда не видел их-и не слышал о них. Но Сара, хотя и смягчилась, так и не смогла забыть прекрасной молодой женщины и ее ребенка и продолжала сыпать соль на незаживающую рану. Робб начал пить. Вскоре алкоголь завладел им целиком, и он не трезвел месяцами кряду. Затем как-то раз он исчез. После долгих поисков Струан отыскал его в одном из вонючих винных погребов Макао, притащил домой, привел в чувство. Потом вложил ему в руку пистолет.

-- Застрелись сейчас же или поклянись Всевышним, что больше не притронешься к спиртному. Это яд для тебя, Робб. Ты беспробудно пьешь уже почти целый год. Подумай о детях. Несчастные ребятишки боятся тебя как огня, да и как им тебя не бояться. А я -- я устал вытаскивать тебя из сточных канав. Посмотри, во что ты превратился, Робб! Ну, давай, посмотри!

Струан заставил его взглянуть на себя в зеркало. Робб дал клятву, и после этого Струан отправил его на месяц в море, распорядившись, чтобы ему не давали ни капли спиртного. Робб тогда чуть не умер. Пришло время, он опять стал самим собой, поблагодарил брата, вернулся к Саре и попытался помириться с ней. Но мира между ними быть уже не могло -- как и любви. Бедный Робб, думал Струан. Да, и бедная Сара. Ужасно, когда муж и жена живут вот так...

-- Какого дьявола, зачем Робби понадобилось это делать?

-- Думаю, он хотел предотвратить ссору, -- сказал Купер. -- Я уже начинал злиться. Мне очень жаль.

-- Не извиняйтесь, Джефф. Это все моя вина. Ну, -- добавил Струан, -пусть мужество Робби не пропадет даром, а? Его тост?

Они молча выпили. Бражничающие торговцы и матросы разбрелись по всему берегу.

-- Эй, Тай-Пэн! И ты, чертов колонист! Идите-ка сюда! Это был Квэнс, сидевший рядом с флагштоком. Он помахал им и прокричал вновь:

-- Черт возьми, вы идете или нет!

Старик взял понюшку табаку, чихнул два раза и неторопливо обмахнул грудь платком с французскими кружевами. -- Ради Бога, сэр, -- обратился он к Струану, глядя на него поверх своих очков без оправы, -- как, дьявол меня забери, может человек работать в таком бедламе? Это все вы и ваши проклятые бутылки!

-- Вы попробовали коньяк, мистер Квэнс?

-- Напиток безупречен, мой дорогой друг. Как грудки мисс Тиллман. -- Он снял картину с мольберта и поднял ее над головой: -- Ну, что скажете?

-- О Шевон Тиллман?

-- О картине! Клянусь всеми пузырями бурды из молока с пивом, как вы можете помышлять о заде записной красотки, когда перед вами шедевр? -- Квэнс взял еще понюшку, поперхнулся, хлебнул из оловянной кружки с "наполеоном" и чихнул.

На картине акварелью была запечатлена сегодняшняя церемония. Тонко. Верно. И чуть-чуть сверх того. Без труда можно было разглядеть Брока и Маусса. Глессинг тоже был там с постановлением в руках.

-- Что ж, картина хороша, мистер Квэнс, -- сказал Струан.

-- Пятьдесят гиней.

-- Я купил у вас одну на прошлой неделе.

-- Двадцать гиней;

-- Не пойдет.

-- Пятьдесят гиней, и я напишу вас зачитывающим постановление.

-- Нет.

-- Мистер Купер. Шедевр. За двадцать гиней.

-- Не считая Тай-Пэна и Робба, у меня самая большая коллекция Квэнса на всем Дальнем Востоке.

-- Черт возьми, джентльмены, я должен где-нибудь раздобыть хоть какие-то деньги.

-- Продай ее Броку. Его тут прекрасно видно, -- посоветовал ему Струан.

-- Чума на вашего Брока! -- Квэнс сделал очень большой глоток из кружки и пожаловался хриплым голосом: -- Он отказался покупать, черт бы его побрал! -- Он яростно потыкал в картину кистью, и Брок исчез. -- Клянусь Создателем, с какой стати я должен дарить ему бессмертие! И на вас обоих мне тоже плевать. Я пошлю ее в Королевскую Академию. На вашем следующем корабле, Тай-Пэн.

-- А кто оплатит фрахт? И страховку?

-- Я оплачу, мой мальчик.

-- Чем это, интересно?

Квэнс задумчиво разглядывал свое творение Он чувствовал, что даже в старости он по-прежнему сможет писать и достигать новых высот, его талант живописца не потускнеет.

-- Так чем же, мистер Квэнс?

Квэнс надменно махнул рукой Струану:

-- Деньгами. Серебром. Медью Долларами. Наличными!