После приветственных речей Керенского повезли в Мариинский дворец на экстренное заседание Совета. Здесь он выступил с длинной речью.

Пообедав, Керенский отправился на "Кречет", в штаб командующего флотом. Часа примерно в четыре к нам на "Виолу" позвонил секретарь министра и предложил членам Центробалта явиться в штаб для встречи с Керенским. Расстояние от "Виолы" до "Кречета" было невелико. Но мы решили принципиально не ходить туда. Секретарю объяснили, что Центробалт не частное лицо, а учреждение, и посему не оно должно идти к министру, а наоборот. Секретарь молча повесил трубку, а мы принялись гадать, придет или не придет к нам Керенский.

Он пришел. Когда появился в кают-компании, лицо его выражало явное недовольство. В то время Керенский еще не достиг зенита своей популярности среди обывателей, но уже чувствовалось, что сознание собственного величия начинает наполнять его. Шагал он стремительно, с высоко поднятой головой. За ним на некотором расстоянии следовали адъютанты. Керенский сел в президиуме, устало облокотился о стол, прикрыл ладонью глаза. Своим видом он показывал, что тяжесть государственных дел велика. Вместе с тем он как бы подчеркивал, что держится с нами без излишней официальности, попросту.

Министр рассеянно выслушал Дыбенко, потом пружинисто, по-молодому вскочил, торопливо заговорил. Перед ним было всего несколько десятков человек. Однако Керенский держался так, будто обращался к огромной аудитории. Его, что называется, понесло. Лишь первые несколько фраз были посвящены нашим делам. Он сказал, что Центробалт должен неукоснительно проводить в жизнь политику Временного правительства, что это административная, а не политическая организация, затем пошли общие рассуждения о текущем моменте, судьбах родины и революции, о высокой миссии России и тому подобное.

Я слушал Керенского впервые. Надо сказать, ораторским искусством он владел неплохо: умело использовал паузы, повышал в нужных местах голос, менял темп речи, прибегал к риторическим вопросам. В нем чувствовался адвокат старой закваски, умеющий владеть вниманием публики.

По форме речь его была что ни на есть революционной. Слова "свобода", "демократия", "отечество", "освобождение" сыпались, как из рога изобилия. Он призывал отстоять от германских полчищ революционные завоевания, укреплять воинскую дисциплину и избегать политических разногласий.

Временного правительства при командующем Балтийским флотом. Тот явился на очередное заседание Центробалта вместе с вице-адмиралом Максимовым и предложил нам в его присутствии еще раз обсудить и пересмотреть проект временного устава ЦКБФ. Особенно он упирал на пересмотр пункта, в котором говорилось, что без одобрения Центробалта не будет иметь силы ни один приказ, касающийся внутренней и административной жизни Балтийского флота. Дыбенко, а вслед за ним унтер-офицер Силин с эсминца "Самсон" объяснили Онипко, что устав одобрен всеми судовыми комитетами и сейчас не может быть речи о его пересмотре, надо подождать до общефлотского съезда.

С этими доводами и Онипко и Максимову пришлось согласиться. Они только просили ускорить подготовку к съезду. Мы обещали, что он соберется в назначенный срок.

В эти дни в Гельсингфорс прибыла делегация Черноморского флота. Временное правительство возлагало на нее большие надежды. Черноморский флот находился почти полностью под влиянием меньшевиков и эсеров и поддерживал своими резолюциями правительство. Поэтому комфлота адмирал Колчак с согласия Гучкова организовал поездку черноморцев по стране. Возглавлял группу эсер студент Федор Баткин. Для пущего эффекта его нарядили в матросскую форму. Выступая на митингах и собраниях, эта разъездная "труппа" призывала поддерживать Временное правительство в его усилиях довести войну до победного конца.

Черноморская делегация произвела на петроградскую буржуазию сильное впечатление. Разбив на четыре группы, ее направили в Кронштадт, Гельсингфорс, Ревель и в воинские части Северного фронта.

В Кронштадте и у нас призывы черноморцев не встретили отклика. Член одной из этих групп некий Фельдман опубликовал в петроградской буржуазной газете ругательную статью о Балтийском флоте. В ней он доказывал, что на кораблях упала дисциплина, ослабла их боеспособность. Это печатное выступление вызвало у балтийцев негодование. Делегаты-черноморцы вынуждены были опубликовать в "Волне" заявление о своем отмежевании от Фельдмана. Но это им уже мало помогло. На митингах их освистывали.

Мы решили воспользоваться создавшимся положением и послать на Черноморский флот свою делегацию во главе с матросом Чугуновым. В ее составе было только пять человек. Но эти пятеро, прибыв в Севастополь, сделали многое. До их приезда черноморцы плохо знали о положении на Балтике. Группа Чугунова подробно рассказала о событиях на своем флоте, об отношении балтийцев к Временному правительству. Выступления представителей Центробалта оказали на севастопольцев такое воздействие, какого мы и сами не ожидали. Вскоре они изгнали с флота адмирала Колчака, служившего верой и правдой царю, а затем и Временному правительству. Когда моряки пришли арестовывать его, он, не желая сдавать оружия, демонстративно бросил его за борт. На некоторое время Колчак совсем сошел с политической арены. Зато год спустя оказался во главе большой белогвардейской армии и стал одним из самых активных душителей революции.

В Центробалте шла усиленная подготовка к I съезду моряков Балтийского флота. Подбирали докладчиков, редактировали документы, которые должны были представить на утверждение съезда. К съезду готовилось и командование флота, намеревавшееся дать нам бой. Оно надеялось на поддержку представителей Ревельской и некоторых других военно-морских баз.

Когда делегаты стали прибывать в Гельсингфорс, мы решили разместить ревельцев вместе с кронштадтцами, чтобы последние повлияли на оборончески настроенных матросов Ревеля. Но, несмотря на эту меру, очень волновались: все-таки эсеров, меньшевиков и беспартийных было больше. Всего в работе съезда участвовало около 250 моряков и 12 офицеров.

Заседания проходили в актовом зале женской гимназии на Аркадской улице. Уже в первый день обстановка была напряженная. После вступительного слова П. Е. Дыбенко приступили к выборам президиума. Председателем неожиданно избрали ревизора с крейсера "Адмирал Макаров", члена Центробалта Л. К. Рубанина - ярко выраженного оборонца, всецело преданного Временному правительству. В ЦКБФ он не пользовался авторитетом.

Заместителями Рубанина, или, как тогда говорили, товарищами председателя, стали Дыбенко и кронштадтский матрос большевик Н. Г. Маркин. Затем довольно остро заспорили о порядке дня. Представители командования настаивали прежде всего обсудить устав Центробалта. Дыбенко возражал, ссылаясь на то, что еще не приехал помощник Керенского лейтенант Лебедев. Его доводы показались вполне убедительными, поэтому занялись сначала Положением о судовых комитетах, разработанным Центробалтом.

Ревельцы попросили разрешения зачитать съезду наказ своих избирателей. Делегаты согласились заслушать его. Наказ был откровенно верноподданническим. Он призывал делегатов выразить полное доверие Временному правительству, оказать поддержку "Займу свободы", добиваться тесного единения и политического согласия матросов и офицеров.

Слушая это "творение", большевики Центробалта недоуменно переглядывались. Об оборонческих настроениях ревельцев нам было известно. Но никто не предполагал, что влияние соглашателей на них так велико. Это еще раз подтверждало, что борьба на съезде предстоит нелегкая.

На второй день у Дыбенко не выдержали нервы - он попросил освободить его от обязанностей товарища председателя. Делегаты-большевики не одобрили его поступка, но делать было нечего - съезд уже принял его "отставку". Вскоре переизбрали и Рубанина. Вместо него выдвинули командира линкора "Андрей Первозванный" И. И. Лодыженского. Для нас это было хуже Лодыженский куда умнее и дальновиднее Рубанина.