- Ну-с, межзвездными перелетами мы пока не занимаемся! - авторитетно заявил рентгенолог. - У вас все, коллега? Тогда я попросил бы Семена Васильевича отпустить нас на рабочие места...
Тарханов, уважавший Добрака, как великолепного гипнолога-практика, был готов простить профессору "старческую блажь" и дать ему выговориться полностью, по приходилось считаться с главными специалистами. Отпустив их, Семен попытался утешить сразу нахохлившегося старика, предложил ему изложить гипотезу письменно, с обоснованием, с каким-то научным аппаратом... но, очевидно, недоверие к "сумасшедшей" идее лишило слова Тарханова убедительности. Добрак ушел обиженный, наглухо замкнувшись в себе... и больше не возвращался к теме наследственной памяти. По крайней мере в официальном кругу.
А полет тем временем приближался к самой важной, завершающей фазе. Панин умело и уверенно вел "Контакт" знакомым маршрутом. Неожиданностей почти не было - ни внутри корабля, ни вне его, все системы, как говорилось в донесениях, работали нормально. Неприятные сюрпризы ограничились легкой формой лучевой болезни, которую по собственной оплошности получил инженер реактивной защиты Шварцкопф, да небольшим переполохом в связи с тем, что метеоритная пыль повредила солнечные батареи. "Контакт", по проекту самый быстрый из обитаемых планетолетов, когда-либо отправлявшихся с Земли, достиг максимальной скорости - около ста километров в секунду. Одним словом, по выражению Волнового, марсианский рейс проходил "вполне штатно". Беспокоил только Акопян...
Семен хотя и не допускал мысли о возможной правоте Добрака - уж слишком фантастичной казалась гипотеза, - но все-таки "для успокоения совести" передал суть предположений чешского врача директору Института генетики Матвею Юрьевичу Марголесу. Этот высокий, сутулый и нескладный старик в огромных старомодных очках (контактными линзами, а тем более искусственными хрусталиками он принципиально не пользовался) считался непререкаемым авторитетом именно по части наследственной информации. На запрос Тарханова академик ответил добросовестно и пространно, со многими структурными формулами; краткое содержание ответа сводилось к тому, что так называемой "генетической памяти", то есть записанных кодом нуклеиновых кислот сведений о событиях жизни далеких предков, быть не может. Во-первых, хромосомы и так "перегружены" данными о строительстве организма, там просто нет места для столь крупных информационных массивов. Во-вторых, если бы такая "память" существовала, то у животных не было бы нужды в обучении детенышей; новорожденные знали бы ровно столько же, сколько и родители... Было еще и "в-третьих", и "в-десятых"; в общем, Марголес камня на камне не оставил от идеи Добрака. Правда, говаривали про почти столетнего академика, что он был студентом биофака еще в те годы, когда генетика носила ярлык лженауки - и с тех пор, мол, сохранил обыкновение встречать в штыки любой новый, небанальный взгляд на привычные вещи. Но кого пощадят злые языки! В конце концов Марголес давным-давно искупил грехи юности созданием целой школы генетиков-исследователей. Оспаривать его выводы не решался никто, и...
...И на много дней замкнулся Добрак, фактически отошел от работы спецгруппы по изучению состояния Акопяна. То есть присутствовал на совещаниях у Тарханова, но при этом не высказывался и на все вопросы отвечал: "Мнения по данному поводу не имею".
Тем временем группа вела бесконечные споры, и каждый подтверждал свое мнение и опровергал чужие, оперируя целыми километрами диаграмм, графиков и печатных лент. Применить гипноз, попробовать переключить "сны" Сурена на другую, более оптимистическую тематику? Но все попытки такого рода неизбежно проваливались, будто внушение натыкалось на некий барьер в мозгу "спящего". Что бы ни внушали гипнологи, какие бы ухищрения они ни применяли, Сурен все так же ждал своей гибели в смрадной пещере, в теле первобытного охотника. Прекратить анабиоз? Но тогда скорее всего будет сорвана программа полета: Акопяну, и без того измученному призрачными страхами, придется бодрствовать до конца пути, он вконец устанет и не проявит должной чувствительности к биосигналам на Фобосе. "Разбудить" подопытного, провести над ним успокоительную психотерапию и снова охладить? Тоже нет гарантии успеха. Пускай не память генов, но некие скрытые от самых тонких приборов, загадочные живые механизмы все же проецируют на мозговую кору этот жуткий "видеофильм", и как знать - не начнется ли вместе с началом нового анабиоза следующая, еще более угнетающая "серия"?..
В конце концов руководство психофизцентра вынесло соломоново решение: "выведем Акопяна из состояния анабиоза, а там посмотрим, что делать". Но Тарханов не спешил отдавать приказ о прекращении гипотермии. Для него Добрак, хотя и объявивший бойкот действиям спецгруппы, все же оставался первоклассным психофизиологом, и Семен обязательно хотел с ним посоветоваться. Зная, насколько гипнолог подвластен "чарам" Стрижовой, начальник центра избрал, как ему казалось, наилучшую тактику - послал к старику Марину.
Момент был критический, до возможного необратимого перелома в психике "священной жертвы" оставалось часов десять-двенадцать; по сути, одна смена дежурства спецгруппы. Пусть даже Добрак не захочет отбросить свою "безумную" гипотезу - как врач с огромным практическим опытом, он интуитивно может подать ценный совет. В конце концов главное, чтобы он верно предсказал развитие событий, а теоретические обоснования - это дело третье. Средневековые медикусы, весьма искаженно представлявшие себе работу организма, веровавшие в "витальную силу" и прочую чепуху, тем не менее часто недурно лечили...
Разумеется, последними, своими мыслями Тарханов с Мариной не поделился. Просто попросил сделать все возможное, чтобы вернуть профессора в стан борцов за здоровье Акопяна и успех полета...
- ...Марголес! Марголес ухитрился до конца прошлого века, насколько это было в его силах, бороться с генной инженерией: а биоэнергетики, кажется, до сих пор не признает. Матвей Юрьевич - ретроград милостью божьей: он изменяет традиционным взглядам, только когда его припирают к стенке...