Иногда позиция Сократа в этой ситуации объявляется идеалом риторического поведения и прямо противопоставляется позиции софистов: "Софист настаивает на том, что цель красноречия — "внушать веру", т. е., по сути, манипулировать адресатом. Сократ противопоставляет этому свое понимание целей риторики как дисциплины и деятельности: она должна не внушать веру, а "поучать, что справедливо и что нет". Цель красноречия — истина об обсуждаемом предмете, предмете речи, именно такая риторика дает подлинное благо людям и обществу и потому является настоящим искусством, тогда как риторика софистов, манипулируя слушателем с помощью формальных приемов, льстя им, угождая им, есть не искусство, а простая сноровка, основанная на лжи и лицемерии, и потому не благая, а пагубная, не приносящая настоящей пользы, а доставляющая низменное удовольствие. Таким образом, проблема этического выбора включается в диалоге в само определение красноречия. Риторика софистов обращена к толпе и играет на ее инстинктах, риторика Сократа апеллирует к свободному гражданину, aner politicos, действующему на благо своему государству. Видим, что и адресат в этих двух противопоставленных моделях красноречия разный.«…»Вспомните: основной принцип риторики софистов — говорить то, что слушателю приятно; убеждать людей, воздействовать на них, манипулируя ими, обращаясь к их эмоциям и потакая слабостям. Сравните кстати советы, которые дает читателю Дейл Карнеги — наследник софистической риторической культуры. Сократ же даже в виду смертельной опасности не пожелал изменить тем принципам речи, которые в разговорах с учениками и в спорах с противниками сам утверждал: прежде всего — не пожелал изменить истине и правдивости в речи, видя в этом нравственный долг человека."[70, 16–19]

В этом рассуждении видна наметившаяся в последнее время тенденция называть софистами всех, кто придерживается взглядов на риторику, отличающихся от наших собственных. Однако необходимо отметить, что к софистике нельзя отнести все не разделяемые нами концепции. Софистика — вполне определенная риторическая система, построенная на оправдании намеренного обмана аудитории. Поэтому мы не станем защищать софистов, позиция которых, действительно, безнравственна, и ее нужно решительно осудить. Однако противопоставление между истинной риторикой и софистами должно проходить совсем не по линии "поучает, что справедливо, а что нет" — "внушает веру". Люди устали от поучений, от прямолинейного навязывания истины в последней инстанции, не хотят соглашаться с оратором, который не считается с их ценностными ориентирами (как, впрочем, не захотели согласиться и греческие судьи). С другой стороны, "внушать веру" вовсе не является синонимом лжи, лицемерия, низменного удовольствия. Вспомните хотя бы, как врач внушает пациенту веру в скорое выздоровление, командир внушает солдатам веру в неминуемую победу над врагом, а учитель внушает ученику уверенность в способности одолеть трудный предмет. Ср., например: "Американские психологи в ходе эксперимента УБЕДИЛИ нескольких учащихся в наличии у них способности к определенному роду деятельности, и эти способности действительно стали проявляться в большей мере, чем у сверстников этих ребят."[74, 145] Но и во всех остальных случаях оратор, обращающийся к чувствам аудитории, должен не угождать и льстить, а стремиться достичь согласия слушателей. Провозглашение несгибаемой позиции Сократа риторическим идеалом возвращает нас к ситуации полного взаимонепонимания, долгое время господствовавшего в обществе.

Разумеется, оратор должен быть честным, должен стремиться говорить то, что он думает. Однако быть честным и сообщать истину — не одно и то же, поскольку не каждый человек может объявить себя держателем истины. Кроме того, как мы уже отмечали, доказательство истины — задача далеко не каждой речи, да и сделать это можно совершенно разными способами. Можно, как Сократ, резать в глаза правду-мать, раздражая и шокируя аудиторию, а можно постараться встать на позицию слушателей и сообщить правду, отталкиваясь от их взглядов и ценностей.

Таким образом, граница между истинной риторикой и софистикой должна быть проложена, во-первых, по линии: искренне верит сам в то, что говорит — намеренно обманывает аудиторию, а во-вторых, по линии этического выбора оратором средств аргументации, независимо от того, доказывает ли он истину или убеждает согласиться со своим мнением. Это значит, что оратор должен быть уверен, что борется за правое дело. И если это условие соблюдено, то качество речи оценивается по тому, достигнута ли поставленная цель. Если цель была поиск истины, то приблизились ли к ней; если цель — изменить взгляды аудитории, то изменились ли они; если цель — вызвать определенное чувство, то возникло ли оно и т. д. Все это, разумеется, не любыми средствами, а лишь допустимыми с точки зрения этики.

Поэтому позволим себе не согласиться с теми, кто считает Сократа, который не захотел отойти от привычных для него форм общения, заклеймил позором судивших его людей и за это был приговорен к смертной казни, риторическим идеалом. Конечно, вести себя так лучше, чем унижаться и молить о пощаде, но все же это не может служить риторическим идеалом. Идеальной, с точки зрения риторики, должна быть признана лишь та речь, где оратор безупречными средствами и не уронив своего достоинства сумел склонить аудиторию на свою сторону. В этом смысле Сократ выглядел весьма бледно. А ведь на то он и гениальный оратор, чтобы не потакая низменным вкусам аудитории, найти такие аргументы, которые помогли бы ему убедить слушателей. Но для этого нужно любить людей, с которыми говоришь, быть доброжелательным и тактичным. Сократ же был слишком высокомерным и нетерпимым, чтобы «опуститься» до этого. Аналогично оценивает речь Сократа и Цицерон.

На самом деле примером идеального оратора может служить Демосфен, который во имя общественного блага (как он его понимал) и этически безупречными методами (по крайней мере, с точки зрения риторики своего времени) добивался принятия того решения, которое считал наиболее правильным.

Осуждение риторических средств воздействия авторами, ориентированными на логическую трактовку аргументации, обычно оправдывается опасностью подавления аудитории, навязывания ей неприемлемого решения. Однако "понятие "убедить другого" не связывается в классической риторике с непременным силовым давлением, использованием "страстей" и т. д.; убеждение достигается через консенсус, т. е. принятие большинством тезиса оратора. Понятие консенсуса по непонятным причинам всегда считалось специфично-риторическим, хотя совершенно очевидно, что без согласия и сотрудничества невозможна никакая социальная интеракция."[13, 68] Разница между логическим и риторическим подходами к убеждению становится особенно заметной, если сравнить отношение к нему двух теоретиков аргументации из противоположных лагерей. Логик А. Шопенгауэр в работе "Эристическая диалектика" характеризует спор, как "столкновение умов", в то время как основоположник неориторики Х. Перельман считал более уместным термин "контакт умов", то есть не противопоставление, не борьбу, а поиск согласия.

И еще одно замечание. Когда говорят, что сократические беседы ставят целью совместный поиск истины, то это явная ошибка. Чтобы убедиться в этом воспользуемся схематическим пересказом одной такой беседы, приводимым Ю.В. Рождественским [89, 115–116]:

"В: Является ли Эрот богом?

О: Нет, он не бог.

В: Является ли Эрот смертным?

О: Нет, он не смертный.

В: Кто же он?

О: Среднее между богами и людьми.

В: Как называются те, кто посередине между богами и людьми?

О: Это гении (даймоны).

В: Что они делают?

О: Они передают волю богов людям.

В: Значит, Эрот — один из гениев?

О: Да.

Так можно упрощенно представить фрагмент диалога между Сократом и Диотимой в сочинении Платона “Пир”."