"Господи, не оставь нас на этом пути. Последний шаг остался, — думала Галка, продолжая наблюдать за квартердеком «Экюеля». — Ведь если прозвучит хоть один выстрел, с любой стороны — всё напрасно…"

Она сделала всё, что от неё зависело. Теперь последнее слово за Создателем.

— Что-то ты сама не своя, Воробушек, — Хайме, поднявшийся на мостик, сообщил своё мнение. — На тебе же лица нет. Парни говорят — ты задумала стоящее дело. Значит, и переживать нечего, ведь сам Господь за нас.

— Он тебе лично такую новость сообщил, что ли? — нервно хихикнула Галка. — Не обижайся, Хайме, это я так неловко пошутила.

— Да понял я, кэп, какие обиды. Только ты тут на борту не одна. Парни ведь на тебя смотрят, и Бог знает чего думать начнут, если увидят твою бледную рожицу.

Галка коротко рассмеялась.

— Что верно, то верно, — сказала она, выпрямившись. — Не буду расстраивать парней, дело слишком серьёзное, чтобы всё испортить из-за такой мелочи, как мои личные проблемы.

— Что парням-то передать?

— Скажи, чтобы были готовы поднимать паруса. Я думаю, они там на «Экюеле» сейчас совместными усилиями родят какую-нибудь бумажку, и тогда отправляемся.

Хайме ушёл, а Галка снова принялась разглядывать «Экюель». Так и есть: что-то, видать, «родили». Оба губернатора поднялись на мостик, и к борту фрегата подтянули шлюпку. Минуту погодя на палубе показался Влад. В том самом коричневом камзоле, что и вчера.

— Порядочек, — Галка сложила трубу. Руки от волнения дрожали. — Потом спрошу у тебя, братец, какие были у них лица…

…Приказ, доставленный с «Экюеля», Галка изучила самым внимательным образом. Затем передала бумагу поднявшемуся на мостик Джеймсу.

— Что скажешь, дорогой? — спросила она у мужа, краем глаза уловив лёгкое недоумение на лице офицера, доставившего пакет.

— По-моему, господа д'Ожерон и де Баас высказались недвусмысленно, — ответил Джеймс. — Мы должны атаковать форт.

— Что ж, — женщина пожала плечами. — Должны так должны… Месье офицер, будьте любезны покинуть борт «Гардарики». Здесь скоро станет небезопасно находиться.

Офицер хотел было сказать, что опасность его не пугает, но, встретившись взглядом с дамой-капитаном, передумал. Эта Спарроу и впрямь Стальной Клинок. Того и гляди, порежешься.

— Поднять якорь! — звонко выкрикнула Галка. — Паруса к ветру! Курс норд-ост!.. Полный вперёд!

Корабли сдвинулись с места и пошли, набирая скорость, к городу. Галка, стоя на мостике «Гардарики», наблюдала за тем, как её флотилия — её гордость, её надежда — ложится на новый курс. Сен-Доменг словно замер в напряжённом ожидании. Конечно, всё давно уже обговорено, но теперь настало время действовать. Паруса поймали ветер. Ещё немного — и корабли французов остались далеко в стороне, с каждым мгновением становясь всё меньше и меньше. Их пути расходились, теперь уже безвозвратно. Галка долго ждала этого дня. Она вообще научилась в этом мире долго выжидать своего шанса, но едва только он ей выпадал — вцепляться в него мёртвой хваткой. Главное — не пропустить нужный момент. И вот дождалась. Теперь нужно всё сделать правильно. Не споткнуться на финише.

В голове, у левого виска, начало пульсировать маленькое огненное пятнышко. Ох, как некстати-то! У Галки и раньше бывали приступы головной боли, но после того, как на Мартинике ей крепко досталось по черепу, эти приступы стали совершенно нестерпимыми. Слава Богу, что хоть приключались они с ней не так часто. Да лучше бы их совсем не было. Против этой боли, стальными обручами сжимавшими лоб, виски, затылок, ворочавшей в мозгу вагоны, гружёные углём, средства не было. Не помогали ни настойки доктора Леклерка, ни холодные примочки, ни крепкий сладкий чай — ничего. Единственный способ, который Галка нашла опытным путём — это сон. Стоило поспать, хоть часа два, и она вставала с совершенно ясной головой. Ага. Если только вообще удавалось уснуть. Должно быть, как предположил Влад, эти приступы были следствием перенапряжения. Мозг требовал положенный ему отдых, и вырывал его таким вот зверским способом. И это маленькое, пульсирующее пятнышко боли было только предвестником другой — настоящей, всепожирающей мигрени. Хорошо ещё, что Исабель забрала Жано в свою каюту: вынести сейчас ещё и плач младенца Галка бы вряд ли сумела.

"Эй, мать, что-то ты не вовремя!" — прикрикнула она сама на себя. Организм действительно в последнее время всё чаще и чаще давал сбои: болели старые, зажившие уже раны; особенно ныли плечо и ключица, простреленные в позапрошлом году; мучили пресловутые мигрени (последнее особенно раздражало Галку — она что, кисейная барышня какая-нибудь, что ли!) — крошились боковые зубы, в тёмных волосах стали проглядывать пока ещё очень редкие серебряные нити. Да, двадцать шесть лет — это в двадцать первом веке почти девочка. В семнадцатом — взрослая женщина, мама многих детей, а в особо тяжёлых случаях и бабушка уже. В сорок лет даже знатные дамы почитались пожилыми, а женщины из бедноты и считались, да и выглядели просто старухами. Галка, конечно, выглядела на все двадцать шесть — по меркам своего времени. А здесь даже недруги уверяли, что на вид ей не больше двадцати. Но перспектива сделаться сущей развалиной намного раньше семидесяти её совершенно не радовала. Дело было конечно, не в неземной красоте — Галка никогда не обольщалась насчёт своей внешности — а в том, чтобы как можно дольше оставаться в форме, чтобы можно было быть при деле, благо планов ещё громадьё.

"Вот что, мать, ты давай тут не раскисай — дел впереди невпроворот!" — ещё раз постаралась собраться и взять себя в руки Галка. Но боль не отступала. Наоборот, при каждом усилии мысли она, казалось, только набирала мощь. От Джеймса, конечно, не ускользнуло состояние жены. Увидев её плотно сжатые губы и посеревшее лицо, он понял, что у Галки опять начался приступ, а она из упрямства не желает в этом признаваться.

— Эли, ты как? — скорее взглядом, чем словами спросил он её, — Ты в порядке?

— Угу, — сквозь зубы ответила Галка. Разлепить губы для неё в этот момент казалось совершенно немыслимым трудом.

— Давай-ка ты, спускайся в каюту и полежи немного, — предложил Эшби, — Корабли на курсе, до Сен-Доменга ещё четверть часа хода. Тебе сейчас совершенно необязательно торчать на квартердеке. Если что — мы тебя разбудим.

Галка, конечно, ещё немного поупрямилась для вида, но потом дала себя уговорить.

— Только сразу мне сообщить, если что необычное или неожиданное! — приказала она напоследок, — И растолкать меня через пятнадцать минут!

— Ладно-ладно, не волнуйся! — ласково ответил Эшби, подталкивая её к трапу, — Может быть, тебя отвести?

— Ещё чего! — Галка хмыкнула и спустилась вниз.

В каюте она сняла пропотевший камзол и стянула длинные сапоги, но дальше раздеваться не стала. Прилегла было на кровать. Но стоило только закрыть глаза, как в темноте начинали расходиться огненные круги и стучать железнодорожные составы. Покрутившись в постели, стараясь то так, то этак пристроить больную голову, Галка откинула душившее её одеяло. В каюте, несмотря на распахнутые окна, было очень жарко. Февраль, называется… Плотный воздух не давал дышать — или это ей только так казалось? Перевернув несколько раз подушку, Галка попыталась найти наиболее прохладное место, чтобы лечь на него вздрагивающим виском — бесполезно. Наконец, она встала и подошла к столу, налить себе воды. Плеснула тепловатой воды (а хотелось бы ледяной!) из графина, отпила несколько жадных глотков.

"Надо бы ещё тряпочку намочить — приложить ко лбу", — подумала Галка, и тут в коридоре что-то тихонько и отчётливо щёлкнуло. Звук был очень знакомый. Дверь бесшумно отворилась, и в каюту вошёл Этьен. Без стука. Крадучись. В руке у него был пистолет, и Галка поклясться могла, что именно щелчок курка она слышала секунду назад, когда Этьен его взводил. Галка так и замерла на месте, со стаканом в руке. Бретонец несколько растерялся, не увидев её в постели. Но только на какую-то долю секунды. Профессионал.