И годы не стоят на месте. И чем эту пчелку остановишь?

- Конечно, все это вздор,- сказала госпожа Тучкова, не веря себе.Действительно, вам нужно уехать...- И не договорила - серые глаза Лавинии уставились насмешливо и холодно.- Вы что, рехнулись? - крикнула колдунья, теряя мужество.- Вы все еще бредите?..

- Сударыня,- вмешался супруг дочери,- не кричите, не нужно обострять... Фантазия и есть фантазия. Нынче же и уедем. И все...

В комнате похолодало. Выпал снег. Потянулись упрямые синие следы неведомо куда. Господин ван Шонховен, воздев картонный меч над головой, проговорил с ужасающей жестокостью:

- Я люблю этого человека... Вы знаете кого... Сами вы фантазируете... ничего нельзя изменить... огонь... шлагбаум... несчастья...- и потеряла сознание.

60

"...март 12. 1851...

Они упрятали Лавинию в такой глуши и с таким искусством, что диву даешься. Что за преступление! Где же вы, господин ван Шонховеи? Амилахвари лишился своего безукоризненного самообладания, устроил мне сцену и во всем обвинил меня. Оказывается, я, вместо того, чтобы, не раздумывая, подхватить Лавинию на руки и в неведомом экипаже прямо от Фредериксов укатить вместе с нею к дьяволу, прочь, подальше от Петербурга, за шлагбаумы, в горную хижину, предал бедную девочку и отдал ее в руки искусных палачей, легко, играючи, с кавалергардской холодностью, как ту печальную жертву с большими серыми глазами, чей крик до сих пор звучит укором и разрушает эту постылую трехэтажную деревяшку..."

"...март 15...

Неужели возможно было извлечь из забвения старую ржавую цепь и вновь употребить ее в дело? Бедный господин ван Шонховен!

Вчера под утро раздался душераздирающий скрежет. Мне показалось, что дом рухнул. Афанасий привел архитектора, который, подобно доктору Шванебаху, лазал по стенам и по потолку, прослушивая каждую доску, затем покачал головой и объявил, что недуг смертелен и он не видит средств оживить мое фамильное гнездо, будь оно неладно! Я велел Афанасию нанять подводы, собраться в дорогу, упаковать все книги, стекло, статуи и везти все это в Михайловку, до лучших времен. Теперь дым коромыслом. Мужики топчут паркет. Примчалась Кассандра и заявила, что пришлет какого-то там итальянца архитектора, который знаменит тем, что спас от гибели какую-то там башню во Флоренции, и что он грозится с помощью каких-то растворов придать дому прежний благополучный вид... Я изобразил, что очень рад, и поблагода-рил ее, и обещал подумать. Я понял из ее слов, что происшествие с Лавинией до ее муравейника, к счастью, пока не докатилось. Однако моя поспешная радостная благодарность не вызвала у нее ничего, кроме недоверия. Тут я, чтобы не усугублять ее страхов и сомнений, заявил, что намерен даже вернуться в департамент на службу... Черт дернул меня за язык!.. Она, конечно, не поверила и поглядела на меня с ужасом, и все-таки какое-то легкое симпатичное колебание произошло в ее душе. Необходима тишина, покуда я что-нибудь предприму..."

"...март 29...

По Неве пошел лед, рановато, но бурно. Не было б беды! Во всем Петербурге не удалось найти ни госпожи Тучковой, ни Калерии, ни самого господина Ладимировского вместе с его рысаками. Единственное, что удалось узнать с помощью Амилахвари, так эго о длительном и внезапном отпуске по болезни, который взял статскии советник в почтовом ведомстве.

Наверное, они все скопом отравились вслед за Лавинией, чтобы караулить ее по очереди, не считая полка гренадер, артиллерийской батареи и искусников саперов.

Не я, а Амиран Амилахвари обезумел и нанял двух угрюмых прощелыг, которые за щедрое вознаграждение носятся по Петербургу и вынюхивают без всякой надежды на успех. Я слышу звон цепей и голоса мучителей господина ван Шонховена. Мой друг, вероятно, прав. Мне следовало бы быть решительней хоть здесь, в этом хоть как-то себя проявить. В конце концов, я сам вожделею к неведомому пространству, так что же?..

Действительно, что же?.. Боюсь думать о любви. Теперь, после всего, боюсь. С меня станет. Но ужели я могу отречься? Я стараюсь быть хладнокровнее, сдержаннее. Когда тебе вверяют свою судьбу, следует несколько поступиться привычками прежних лет. Нет, князь Сергей Васильевич, развлекательная прогулка не предстоит вам. Я предчувствую тяготы и печали. И хоть однажды в жизни... Да возьмите же себя в руки... Да позвольте себе пренебречь слабостями, и нерешительностью, и робостью этого немолодого преступника с лошадиным лицом, в очках... И хоть раз в жизни... Да заставьте его, наконец, протянуть руку помощи другому... Да помолчите вы о своих чувствах, не расточайте слов! Не считайте выгод. Твердо и мужественно примите решение. Что же до любви, не нам решать, какая она. Вы только не остыньте, не ослабейте, не предайте с изяществом... Хоть раз в жизни.?."

"...апрель 18...

Это уже совсем невероятно! Рассказываю по порядку. Нынче утром меня разбудили, и я с радостью и ужасом узнал, что меня спрашивает госпожа Тучкова. С ужасом потому, что кому приятно встречаться с ведьмой, пусть даже самой современной, после всего, что было; а с радостью потому, что она жива, в Петербурге и я могу прикрутить ее ремнями к скамье и сечь до тех пор, покуда она не раскроет мне местопребывание дочери или не испустит дух, и одной ведьмой будет меньше. Велю препроводить ее в ротонду, в пыль и запустение. Затем спускаюсь сам. Вот волчица! Ну хоть бы полюбопытствовала, какова судьба Сапеги... Ни слова. Как будто видит меня впервые. О, эти нынешние волчицы! Тем, минувшим, ничего не стоило упасть в обморок, всплеснуть руками, залиться краской до самого пупа. Эта же и бровью не пошевелила.

Она. Милостивый государь, крайние обстоятельства вынудили меня потревожить вас в столь раннее время.

Я. Прошу вас, присядьте, сударыня. Афанасий, смахни пыль!.. Чем могу служить?

Она. Я вдова генерала Тучкова. Впрочем, это не имеет значения. Если вы не запамятовали, князь, в давние времена, лет, верно, семь-восемь тому, некий маленький мальчик захаживал в ваш дом (не понимаю, что его привлекало), маленький мальчик с игрушечной саблей...

Я. С мечом.

Она. Ну конечно же! Вы вспомнили! Вы помните о нем?

Я. Нет, нисколько.