"30 июля...

...Отвратительный день... Богоподобная моя сестра не замедлила свалиться на нашу голову именно в тот момент, когда Александрина отдыхала после обеда. Бедная девочка, наслышанная о фрейлине, вскочила, начала судорожно приводить себя в порядок, но сестра сделала вид, что не замечает ее, и прошла ко мне в библиотеку. У нас состоялся следующий разговор.

Она. Я все знаю. Можете не оправдываться.

Я. Я и не думаю оправдываться. Мне не в чем оправдываться. И потом, Лиза, ты могла бы врываться в мой дом не так стремительно.

Она. Помимо того, что вы своими выходками взбудоражили весь Петербург.

Я . Тебе бы следовало сначала...

Она. ...Я уже не говорю о дворе, вы позволили себе унизиться настолько, что привезли даму из трактира...

Я . Что ты говоришь, опомнись!

Она. ...вы тащили ее на виду у всех, и весь Петербург теперь открыто говорит об этом... Вы уже так скомпрометировали себя...

Я . Послушай, Лиза...

Она. ...что восстановить свою репутацию вам теперь не удастся, но почему вы...

Я . Не оскорбляй меня... Выслушай меня...

Она. ...почему вы не думаете обо мне и репутации нашей фамилии?! Вы превратили дом в трактир и сами выглядите как прислуга, даже ваш камердинер более comme il faut* (порядочный, элегантный фр.), чем вы...

Я . Дело в том, что я не желаю, чтобы кто-нибудь...

Она. Вы могли бы, в конце концов, снять себе квартиру для свиданий, а не превращать в публичное зрелище...

Я . ...вмешивался в мою жизнь! Я, кажется, уже дал понять и тебе и остальным...

Она. ...публичное зрелище ваши недвусмысленные отношения неизвестно с кем. Когда-нибудь вы очнетесь, но будет поздно... Но будет поздно! Вы не смеете, наконец...

Я . ...что намереваюсь поступать по собственному усмот-ре...

Она. ...приносить в жертву вашему эгоизму наше положение в обществе. Я вынуждена буду...

Я . ...нию, черт возьми!..

Она. ...прибегнуть к помощи моих друзей, чтобы они образумили вас и, если понадобится...

Я . Передайте вашим друзьям...

Она. ...принудили вас вести приличный образ жизни. От вас отвернулись... Вас не посещают... Вас презирают... Вы этого хотели?.. Мне даже страшно подумать...

Я . Передайте вашим друзьям...

Она. ...что будет, когда государь в довершение ко всем огорчениям, которые вы ему причинили...

Я . Передайте вашим друзьям...

Она. ...вы ему причинили, услышит еще об этом!

Я . Передайте вашим друзьям...

Но она выбежала из библиотеки, понимая, что Александрина могла все расслышать, и рассчитывая добить ее окончательно всем своим разгневанным обликом. Я кинулся следом, но опасения мои были напрасны. Александрина стояла лицом к окну и даже не шевельнулась, когда зловещая Кассандра демонстративно простучала каблуками у нее за спиной и не менее демонстративно хлопнула дверью.

Я кинулся следом, чтобы выкрикнуть ей на прощание что-нибудь изысканное и запоминаю-щееся. Оказывается, в вестибюле ее дожидались. Это была графиня Румянцева, подруга Кассандры, двадцатитрехлетняя обольстительница наших героев. Невероятно, чтобы эта особа, подобно горничной, топталась внизу! Какая это была ничтожная дамская демонстрация...

- Наталья Андреевна! - картинно поразился я.- Вы-то какими судьбами? Да почему же не поднялись?..

Графиня была очень хороша собой, а в полумраке вестибюля просто обворожительна. Но я знал, что она неумна, и это было написано на ее прекрасном лице. Она не ответила мне, лишь грациозно тонкими пальчиками прикоснулась к локону, сумев при этом выразить мне свою неприязнь. Однако взгляда не отвела. Я чуть было не рассмеялся, но от этой окончательной бестактности удержало меня что-то жалкое, почти коровье, мелькнувшее в ее изумительных глубоких глазах.

Я позабыл, что минуту тому назад пикировался с Елизаветой Васильевной. Передо мной было только два этих темных глаза, молящих о тайном сострадании.

Она медленно повернулась и пошла за подругой к выходу. Я стоял и смотрел ей вслед, словно впервые видел. Петербург еще ни в ком не знал столь безукоризненных форм..."

"2 августа...

...отвергают всех, кто мыслит иначе, чем они. Мало того, они пытаются их подавить высокомерием, презрением, даже силой. Это след их пятерни на челе Александрины. Даже голубой фон Мюфлинг позволил себе быть снисходительней. Сестра моя, ты притворщица! Твоя безупречность кровожадна... Александрина никак не справится с недугом, который усугубило посещение фрейлины. Доктор Шванебах отводит глаза. Бедная девочка лежит и, когда я вхожу, улыбается, и слегка кивает мне с видом заговорщицы, видя мое вытянутое от огорчения, лошадиное лицо... А я приношу ее в жертву собственной нерешительности. Она меня ввергла в сомнение, чертова Кассандра! Если мы с Александриной укатим в Михайловку именно теперь, они непременно придумают какую-нибудь пакость. Благородный Амилахвари, сострадая, посоветовал удрать куда-нибудь подальше, но ей пока запрещено подыматься... Да и куда подальше? Быть может, за хребтом Кавказа укроюсь от твоих пашей?.. В том-то и дело, что "быть может", а ведь может и не быть. Вчера я подвел Алек-сандрину к окну, чтобы вместе полюбоваться на сгущающиеся сумерки, как вдруг увидел остановившуюся за оградой коляску. Из нее вышел голубой мундир и проследовал в дом. Через минуту Афанасий доложил, что меня спрашивает поручик Катакази. Я спустился к нему с дурными предчувствиями, и мы разговаривали прямо в вестибюле. Всем своим видом я дал ему понять, что не расположен тратить время на официальные разговоры. Но его это не смутило. Он сказал мне, что в жандармском управлении обеспокоены известием о проживании в Петербурге без видов на жительство некоего господина Труайя. Я выразил недоумение. "Тем более, князь,- сказал Катакази,- что, по поступившим сведениям, господин Труайя проживает в вашем доме". Я собрался было сказать ему резкость в ответ на его самоуверенность, но тут же вспомнил таинственного человека в башлыке, которого зимой мистифицировал Афанасий, и, не сдержавшись, расхохотался. "Очень сожалею,сказал я,- очень сожалею". Лицо его не дрогнуло, и он удалился... "Что так обрадовало тебя?" - полюбопытствовала Александрина, до которой донеслось мое невольное похохатывание. Я рассказал ей, смеясь, глупую зимнюю историю, но она восприняла это слишком всерьез, и я с опозданием спохватился. Наконец я догадался, что напоминают мне ее глаза! Они напоминают мне глаза пропавшего господина ван Шонховена".